— Какое счастье, — наконец заговорил де Ферзен, — что я узнал обо всём до того, как вы увидите короля. Говорят, одна голова — хорошо, а две — лучше. И я буду вам крайне обязан, если вы выслушаете меня.
Он всё ещё стоял, прислонившись спиной к створке двери, и граф не мог пройти мимо него. Де Бретейль с равнодушным видом снова уселся в кресло, приготовившись слушать.
— Любому, кто услышит эту историю, станет ясно, что де Рогана попросту одурачили. У этой женщины есть сообщники, это несомненно...
— Что вы! — сердито возразил де Бретейль. — Он же сам говорил Бёмеру, что виделся с королевой. Если только вы на самом деле не думаете...
Неприязненный взгляд де Ферзена заставил его замолчать.
— Если вы тщательно проанализируете факты, то поймёте, что эта часть истории — сплошная выдумка.
Де Бретейль резко перебил его:
— Почему бы и нет? Если он хотел обвести вокруг пальца Бёмера и завладеть бриллиантами?
— Потому что отсутствует мотив. Бриллианты не могли соблазнить кардинала. Вы только вдумайтесь: он ведь — де Роган. Он швыряет деньги налево и направо! Нет, нет! Об этом не стоит и говорить. Его обманули, подвели. Но я скажу больше. Даже если это не так и он во всём виновен, то он всё же кардинал, и его нельзя трогать. Его нужно защитить.
— Чтобы защитить королеву? — громко рассмеялся де Бретейль. — Боже мой, вы, наверное, полагаете, что сама королева приняла участие в заговоре, если...
Де Ферзен сделал шаг вперёд.
— Позвольте мне закончить. Сейчас, когда о королеве все поголовно весьма невысокого мнения, когда все питают к ней только ненависть, де Роган легко может угодить в герои. Все будут говорить, что он стал её жертвой, и тем самым вы погубите её, а он выйдет сухим из воды. Он ведь тесно связан с самыми могущественными аристократическими семьями во Франции — Конде и прочими. Неужели они будут сидеть сложа руки? Они все выступят сообща, заодно. К тому же он — князь Церкви. А Церковь? Разве она с этим смирится? Де Роган очень популярен в народе. Могу поклясться, королевская гордость и сознание своей невиновности заставят Марию-Антуанетту решительно преследовать этого глупца, но если вам дорога монархия, то просто необходимо спасти её от самой себя.
Граф сейчас думал только о ней, о ней одной, больше ни о ком. Что для него монархия, если она не связана с ней? Но он взывал к совести де Бретейля — нотабля[9] Франции, который должен прежде всего считаться с интересами короны.
Министр жестом дал понять собеседнику, он не согласен.
— Вы хотите, чтобы народ увидел, что королева не смеет обвинять кардинала?! Смею предположить, что вы такой же безумец, как Бёмер.
— В последний раз я взываю к вам, — произнёс де Ферзен. — Повторяю — если вам дороги король и королева, опомнитесь, ибо вы обоих толкаете к гибели. Пригласите к себе де Рогана. Пусть предоставит свои объяснения. Ступайте к королю, поговорите с ним. Только не вынуждайте его на отчаянный шаг. Никаких разговоров о Бастилии! Потребуйте задержать Ламотт с сообщниками. Могу сказать вам прямо, вот здесь, стоя перед вами, — даже их следовало бы сейчас оставить в покое, настолько деликатно в настоящее время положение королевы. Неужели я вас не убедил? Вы не должны допустить огласки. Никогда!
Де Бретейль прицепил к поясу шпагу и посмотрел прямо в лицо де Ферзена.
— Мы с вами зря теряем драгоценное время. Ваш совет — это не что иное, как трусость. Кто способен замять такой громкий скандал? Королева должна открыто добиться победы.
— Она может отнестись ко всему этому как отважная женщина, но в результате победы не будет, Де Ферзен знал, как де Бретейль ненавидел кардинала. Да и всё это знали. Нет, больше ему ничего не добиться.
— В последний раз вас спрашиваю — собираетесь ли вы подождать и обсудить всё прежде с де Вершённом? Он — один из самых мудрых и здравомыслящих людей во дворце, и его советы могут пригодиться. Подождите немного, умоляю вас!
— В последний раз говорю вам — нет!
Де Ферзен отошёл в сторону. Де Бретейль вышел, громко хлопнув дверью. Граф оказался в кабинете один. Он стоял, опираясь на шпагу, глубоко погрузившись в свои мысли. Время шло, а он всё стоял, не зная, что же ему делать. Наконец де Ферзен очнулся.
Он вышел из кабинета, пошёл по пустым коридорам, в которых эхом отдавались звуки его шагов. Вдруг он увидал фрейлину, лицо которой ему было знакомо.
9