Эллерт вздрогнул и сердито отвернулся от нечеловечески прекрасных, возбуждающих похоть существ.
— Кузен, я отнюдь не жаден, — льстиво продолжал толстяк. — Вы можете насладиться ими сегодняшней ночью. А тебе, юный Эллерт, если ты действительно шесть лет провел затворником в Неварсине, весьма понадобятся их услуги. Я пришлю тебе Леллу, она моя любимица. Ты не поверишь, на что способны ришья — даже самый твердокаменный монах не устоит перед их ласками.
Он пустился в подробные объяснения. Эллерт отвернулся; его лицо пылало.
— Прошу тебя, родственник, не лишай себя услуг фаворитки, — пробормотал он, безуспешно пытаясь скрыть закипающий гнев.
— Вот как? — Заплывшие жиром глазки дома Мариуса плотоядно сверкнули. — В самом деле? После стольких лет в монастыре ты предпочитаешь мальчиков? Сам я редко развлекаюсь с мальчиками, но на всякий случай держу несколько штук: некоторым гостям нравится разнообразие. Может быть, послать к тебе Луоя? Он замечательно красивый мальчик. Кстати, все они выведены таким образом, что почти не реагируют на боль, поэтому ты сможешь пользоваться им по своему усмотрению.
— Девушки нас вполне удовлетворят, — быстро сказал дом Стефан, заметивший, что Эллерт готов взорваться. — Благодарю тебя за высокое искусство твоей лерони.
Когда они расположились в отведенных им комнатах, дом Стефан с яростью набросился на сына:
— Я не позволю тебе опозорить нас отказом от этой любезности! Я не хочу, чтобы в Сиртисе сплетничали о том, что мой сын — не мужчина!
— Он похож на большую жирную жабу! Отец, разве то, что мысль о подобных мерзостях наполняет меня отвращением, делает меня бабой? Мне хотелось швырнуть ему эти грязные подарки прямо в его ухмыляющуюся физиономию!
— Ты начинаешь утомлять меня своими монашескими принципами, Эллерт. Лерони совершили одно из лучших своих деяний, когда вывели ришья, и твоя будущая жена не поблагодарит тебя, если ты откажешься иметь хотя бы одну из них при дворе. Неужели ты настолько невежествен, что не знаешь: когда ты делишь ложе с беременной женщиной, у нее может случиться выкидыш? Это часть цены, которую мы платим за ларан, с такими трудами передаваемый по наследству. Наши женщины хрупки, поэтому нам приходится избавлять их от супружеских обязанностей практически на весь срок беременности. Если же ты обратишь свое внимание на ришью, то жена не будет ревновать так, как если бы ты одарил своей благосклонностью настоящую девушку, которая может занять место в твоем сердце.
Эллерт опустил голову. На равнинах подобный разговор между старшим и младшим был верхом неприличия.
— Я бы не стал так забываться, Эллерт, если бы ты не выказывал дурацкого упрямства, — продолжал дом Стефан уже тише. — Но уверен: ты все-таки мой сын и воспрянешь к жизни, когда в твоих объятиях окажется прекрасная женщина. — Помедлив, он резко добавил: — Можешь не беспокоиться, эти существа стерильны.
«Я ведь могу и не дожидаться комнаты с зелеными портьерами, — подумал Эллерт, содрогаясь от отвращения. — Я могу убить его прямо сейчас». Но отец повернулся и ушел в свои покои.
Укладываясь спать, Эллерт с холодным бешенством думал о том, как далеко зашло разложение его рода. «Мы наследники Властелина Света, в чьих жилах течет кровь Хастура и Кассильды, — как мы дошли до такой жизни? Или это лишь красивая сказка?» Не были ли дары Хастура и Кассильды выдумкой какого-нибудь тщеславного смертного, копавшегося в генах, клетках мозга, или какой-нибудь колдуньи с матриксом, изменившей наследственность людей так же, как здешняя лерони сделала с этими ришья, сотворив экзотические игрушки для развратных мужчин?
«Сами боги, если они действительно существуют, должны возмутиться, глядя на нас!»
Натопленная роскошная комната угнетала Эллерта. Ему хотелось вернуться в Неварсин, к торжественной ночной тишине. Потушив свет, он услышал тихие, почти беззвучные шаги: Лелла, в полупрозрачном одеянии, незаметно кралась к его постели.
— Я пришла сюда ради вашего удовольствия, ваи дом.
Лишь глаза выдавали ее нечеловеческую сущность — темно-коричневые звериные глаза, непроницаемые и влажно поблескивавшие.
Эллерт покачал головой:
— Ты можешь идти, Лелла. Сегодня ночью я буду спать один.
Его терзали эротические фантазии — все, что он мог сделать с ней, но вместе с тем перед глазами вставали все возможные варианты будущего, бесконечно ветвящийся набор возможностей, берущий начало в настоящем. Лелла опустилась на край его постели. Ее мягкие, гибкие пальцы, такие нежные, что казались почти бескостными, погладили тыльную сторону его ладони.
— Если я не доставлю вам удовольствия, ваи дом, то меня накажут, — умоляюще прошептала она. — Чего бы вы хотели от меня? Я знаю много, очень много способов подарить радость.
Юноша догадался, что отец умышленно подстроил это. Ришья выведены, обучены и закляты таким образом, чтобы их чары были неотразимы. Может быть, дом Стефан надеялся, что Лелла разрушит защитные барьеры Эллерта?
— Правда, мой хозяин очень рассердится, если я не смогу доставить вам удовольствия. Может, мне послать за сестрой — той, с темными волосами? Она даже искуснее меня. Или, может, вам доставит удовольствие поколотить меня, лорд? Мне нравится, когда меня бьют, правда нравится!
— Ш-ш-ш! — с досадой прошипел Эллерт. — Кому нужна другая, когда рядом такая красавица, как ты?
И в самом деле: безупречное юное тело, очаровательное маленькое лицо, обрамленное длинными надушенными локонами, — все это выглядело очень соблазнительно. От нее веяло сладковатым, слегка мускусным ароматом. До того, как Лелла прикоснулась к нему, Эллерт почему-то считал, что от ришья должно пахнуть животным, а не человеком.
«Ее чары уже действуют на меня», — подумал он. Как он мог сопротивляться? Сладостная истома охватила юношу, когда ришья провела кончиком тонкого пальца по его шее от мочки уха до плеча. «Какая разница? Я действительно решил жить без женщины, чтобы не передавать по наследству свое проклятье, но это бедное создание бесплодно, и я не смогу стать отцом ее ребенка, даже если бы захотел. Возможно, когда отец узнает, что я выполнил его волю, он больше не станет оскорблять меня, поверит в мое мужское естество… О Святой Носитель Вериг, укрепи меня! Ведь я всего лишь стараюсь найти оправдание своему желанию! Но почему бы и нет? Почему я должен в одиночку противиться тому, что по праву дано любому мужчине моей касты?» Мысли Эллерта беспорядочно блуждали. Десятки возможных вариантов будущего разворачивались перед ним: в одном он хватал девушку за горло и сворачивал ей шею, как животному, которым она, в сущности, и была; в другом видел себя и девушку сплетавшимися в страстных объятьях, образ разрастался, наполняя его пламенным желанием; в третьем видел ее, лежащую мертвой у его ног… «Так много возможностей, так много смертей и отчаяния…» Судорожно, безнадежно пытаясь вытолкнуть из разума роящиеся видения, он обнял девушку и притянул на постель. В тот момент, когда губы Леллы приблизились к его губам, юношу пронзила горькая мысль: «Какая разница, если рушится вся моя жизнь?»
Он слышал, словно из ниоткуда, ее приглушенные сладострастные стоны. Последней мыслью Эллерта было «по крайней мере, ей это нравится», а потом вообще перестал думать, что явилось для него огромным облегчением.