Кирос не нашёл Сан-Кристобаль.
Они были в пути два дня, достигли назначенной одиннадцатой широты[21]. Ничего. Безнадёжно пустой горизонт.
Не отступаться? Продолжать идти прежним курсом? Или переменить его, направиться к Маниле, как требовал Кирос?
Он настаивал: провиант подходит к концу. Фрукты на кораблях либо съедены, либо сгнили. Из кувшинов уже идёт нездоровый запах, пить эту воду можно только зажав нос. Чем дольше ждать, тем хуже будет.
Сомнение глодало душу Исабель. Если она решит идти дальше ещё два дня — придут ли они в назначенный Альваро пункт?
Она перечитывала рассказы о великих путешественниках. «Вспомни Магеллана, — твердила она себе. — Как ты не знаешь, где Сан-Кристобаль, так и он не знал, где пролив, который он ищет».
Да, но король оправдал его именно потому, что он этот пролив нашёл! Потерпи Магеллан неудачу — остался бы португальским проходимцем, шутом и убийцей, обманувшим своего владыку...[22]
Вроде Кироса.
В чём разница между героем и безумцем: не об этом ли они разговаривали с Альваро тогда в её комнате, когда в первый раз у них зашла речь о Соломоновых островах? Мера величия путешественника — успех. А слава всегда на стороне победителя.
Она больше не доверяла своей силе, своему инстинкту. Не верила даже в Божью милость. Ещё бы: ведь Господь сыграл с ними новую шутку. 10 декабря галиот Фелипе Корсо ушёл от них.
Под предлогом, будто Кирос не знает своего ремесла, Корсо переменил курс и исчез. Ему дела не было до «альмиранты» и Сан-Кристобаля: зная путь, он дойдёт до Манилы. Он дезертировал. Но что Корсо обвинение в измене? Он думал, что на «Сан-Херонимо» никого не останется в живых, чтобы выступить свидетелем против него.
Наконец она отдала команду идти за ним следом, чтобы достичь Филиппин.
Чем дальше они уходили на север, тем заметнее менялся ветер. Их качали большие волны. Бизань-мачта грозила сломаться. Бушприт уже еле держался. Расположенный под ним парус блинд унесло в море вместе со всеми снастями.
Вдалеке тащился фрегат — последний корабль из флотилии. На нём был гроб. Фрегат всё ещё держался.
С того давнего спора Кирос не заводил о нём речи. Но теперь там тоже падали реи. Лопались ванты. Уже три дня были опущены паруса, и матросы никак не могли их поднять. И людей не хватало, и сил никаких.
— Вы должны, сеньора, приказать людям с фрегата перейти к нам на борт, забрав всё с собой...
Дошло до крайности: Кирос пришёл-таки к гобернадоре просить, чтобы самый маленький корабль оставили. Просить вторично.
— Фрегат мне не принадлежит, я не имею права приказать пожертвовать им.
Вы имеете право на всё: вы гобернадора.
— На всё! Вы опять меня удивляете, Кирос. Я имею право на всё, лишь бы мои распоряжения нравились вам... И совесть вашу, кажется, не тревожит то, что капитан фрегата разорится. Если я заставлю этого человека сделать то, чего он делать не хочет, то лишь ради спасения его жизни. И на борт ко мне он перейдёт только с останками аделантадо.
— Это невозможно! Матросы «Сан-Херонимо» не позволят вам этого сделать.
— А я ни за что не брошу единственный корабль, который согласился нести прах моего бедного мужа.
— Худшее наказание Господне за наши грехи — это ваше безумие, сеньора! Оно нас всех погубит.
— Худшее Господне наказание для нас — ваше невежество в мореплавании. О двуличии и самонадеянности я даже не говорю. Они нас уже погубили.
Он вышел, хлопнув дверью. Она осталась наедине с морем.
Фрегат следовал за ними.
Но на рассвете 20 декабря, оглядев горизонт, она увидела: нет никого. Фрегат исчез.
Она приказала ожидать его. Кирос отказывался. Всё равно этот корабль проклят — с покойником на борту. От него быть только беде. А ветер задувал — надо было идти вперёд, пока не утих.
Она убедила его подождать целый день. Матросы ворчали: — Вот ещё не было печали!
— Каждый за себя, а Бог за всех...
Чтобы занять их, она велела принести к грот-мачте Божью Матерь Пустынницу и петь «Salve Regina».
Деревянная статуя вся была в червоточинах, краска облупилась. Во влажном воздухе Санта-Крус поблёк её нимб, а соль смыла всё остальное. Плотник говорил: Мадонна вся изъедена червями; от неё надо избавиться, пока те не принялись за корабельную обшивку.
У Мадонны не осталось глаз. Не осталось рта. Конечно, не осталось улыбки, с которой она обращалась к молящимся морякам. Пропали даже те четыре корабля, которые она некогда хранила.
К концу дня Исабель поняла: Альваро никогда уже не успокоится в христианской земле. Не будет в его память честного погребения.
21
Здесь и далее автор неточна: Сан-Кристобаль находится севернее, точно на запад от острова Нендо (Санта-Крус). Если бы экспедиция прошла к югу от него, то, повернув затем к северо-западу, никак не миновала бы Соломоновы острова, а продолжая плавание на вест-зюйд-вест, могла в конце концов достичь Австралии. Если же в действительности был взят курс вест-норд-вест, то есть корабли прошли не к югу, а к северу от Сан-Кристобаля, то прежний курс вскоре привёл бы на Санта-Исабель.
22
Магеллан, как известно, не вернулся из своего путешествия. Речь, вероятно, о его посмертной репутации.