При каждом шаге она, словно взламывая каркас юбки, заставляла свои камушки следовать за изгибами бёдер. А над металлом и камнем, переливавшемся всеми гранями, высилась тяжёлая масса светлых волос, венчавших её золотым венцом и принуждавшая держать голову высоко поднятой.
При свете факелов она прошла через патио. Её тень медленно скользила по столбам аркад. Она была одна. Вопреки этикету, братья не сопровождали её. Только крохотная фигурка чтицы следовала за ней шагах в десяти.
Донья Исабель держалась очень прямо. В какие небеса смотрела она? С полуулыбкой на устах она подала ему руку...
Да, около этой женщины стоило остановиться. Стоило даже принести ей в жертву всех остальных. Эта женщина создана для него. Или, вернее, — он для неё...
И он пойдёт к ней не утешать, как сам советовал Дасмариньясу, а обольстить, убаюкать и ввести в своё дело!
Дон Эрнандо только не знал, что она, соглашаясь принять его руку, чтобы выйти из дома, перейти улицу и подняться по парадной лестнице, которая вела в залы дворца, имела точно такие же намерения. Вряд ли выманить деньги у дворянчика, который ухаживает за её чтицей, но точно — воспользоваться им, чтобы попасть к временному губернатору, молодому Дасмариньясу, который был могущественнее и богаче.
Получив протекцию Дасмариньяса — добиться её и у генерал-лейтенанта Морги, представителя Его Величества.
Через Моргу — получить доступ к казне.
А тогда она сможет починить «Сан-Херонимо».
А тогда купит пушки и провиант.
А тогда наберёт новых матросов, новых солдат, новых священников и колонистов.
А тогда — снарядит «Сан-Херонимо».
Короче, ступенька за ступенькой она приблизится к мечте Альваро.
Пока не откроет, не покорит, не освоит золотые острова аделантадо Менданьи.
Не завоюет Землю Гипотезы.
Держаться. Не сдаваться. Не отступать.
Когда Эрнандо и Исабель переступили порог парадной залы, праздник только что начался. Волнуясь, какое впечатление произведёт, Исабель не утратила способности наблюдать. Она тотчас обратила внимание, что её братья, Дасмариньяс и всё общество обступили донью Хуану — супругу генерал-лейтенанта Морги. Заметила, что та вроде бы совершенно оправилась от своей лихорадки. Что она молода и красива. Каждый раз, когда губернатор Дасмариньяс к ней обращался, в её глазах вспыхивал огонёк. Но когда с приветствием к ней подошёл дон Эрнандо, лицо её просветлело. Хозяйка Манилы. Знатная дама, привыкшая получать знаки почтения, царствовать в этом мирке. Взгляд, которым она осмотрела аделантаду Менданья, ступившую на её территорию, позволил Исабель оценить, насколько длинный путь предстоит пройти. Прежде чем покорять мужчин в этой зале, необходимо успокоить их супруг. Впрочем, жестокой конкуренции не предвиделось. Женщин здесь было мало, им было из кого выбирать.
Донья Хуана приняла гостью так любезно, как только была способна. Исабель в ответ на её учтивость развернула всё своё очарование. Она знала: её первое сражение в этот вечер — понравиться хозяйке дома, которая, ещё её не зная, считала соперницей.
Вскоре Исабель поняла: на этом фронте шансов у неё нет, бой уже проигран.
За ужином Исабель сидела по правую руку от Дасмариньяса и по левую от Морги. Она сияла. Чувствовала, что неотразимо хороша. Вопреки опасениям, генерал-лейтенант сразу расположился к ней. Тридцать пять лет, борода ещё чёрная, взгляд живой... Он говорил с ней без перерыва, строго соблюдая формы вежливости, но явно стараясь, чтобы никто другой не привлёк её внимания. Она слушала его молча и неподвижно.
То, что он говорил, как нельзя больше интересовало её. Он вёл речь о скором приезде нового губернатора дона Франсиско Тельо де Гусмана. Прежде он был казначеем Каса-де-Контратасьон[28] в Севилье, всю жизнь работал на королевскую торговую монополию. На Филиппинах он будет рьяно собирать таможенные пошлины в пользу короны. По словам Морги, уж он поставит на место чиновников, привыкших поживиться за счёт Его Величества.
Дасмариньясу разговор Морги совсем не нравился, и он со своей стороны пустился разглагольствовать. Все знали, что временный губернатор говорит односложно, но в обществе доньи Исабель он завёл нескончаемое рассуждение об испанской честности и китайском пронырстве.
— Видите вон того человека в роскошном шёлковом камзоле?
Он показал на высокого мужчину, сидевшего на одном из самых высоких мест за столом.
— Не правда ли, вылитый идальго из Севильи или Кадиса? Всем испанцам испанец? А приглядитесь-ка хорошенько. Какое у него лицо, какие глаза: крещёный китаец! Его зовут Хуан Батиста де Вера. Настоящее имя знают только санглеи. Они четырежды подряд избирали его своим старостой. Он крёстный у всех маленьких китайцев, которых удалось крестить отцам-доминиканцам. Он-то и есть в Маниле настоящий император. У него своя полиция, свои судьи, своя тюрьма. Свой пост он покупает у нас за четыре тысячи песо в год — по сравнению с его настоящим доходом это сущие пустяки. Всем нам известно: он присваивает принадлежащий нам налог — берёт деньги с нелегалов, которых нам не удалось взять на учёт. А таких в Париане тысяч до десяти. По шести песо с головы — вот и считайте.