— Какие же? Вы хотите показаться знатоком, дон Эрнандо. Но знатоку, — почти прохрипела она, — не след полагаться на видимость. Я говорю вам правду: уверяю вас, она совершенно разорена.
В глазах Эрнандо мелькнуло лукавство.
— Да ей только стоит продать свою посудину, — сказал он как бы невзначай.
Донья Эльвира не поняла, в чём соль шутки. Ей надо было бы согласиться и промолчать, она же завела длинный монолог:
— Я слышала: как раз из-за «Сан-Херонимо» она однажды всю ночь ходила по вашей спальне... Должно быть, плакала. У неё тяжело на душе из-за него. Свой корабль она любит, как живого человека. Если б я не видела, как она спокойна в море, как правила людьми на борту, я бы её пожалела. Но после Санта-Крус я боюсь её. За ней беда ходит следом. И за всеми, кто с нею рядом, — уверенно заключила Эльвира.
В её голосе появилась угроза. Предостережение. Эрнандо не дал себе труда ответить. Что-то тяжело стало переносить маленькую чтицу...
Она отпустила его от себя, не попытавшись удержать. «У него к ней какие-то чувства, он возбуждён — это ясно, — думала она. — А меня как будто и вовсе не существует...»
Донья Исабель носила траур по мужу. Согласно этикету, не приняла ни одного приглашения на павану и не участвовала ни в одной сарабанде. Это была жертва. Она любила танцевать, и знала, что во всех фигурах несравненно изящна. Но надо было хранить благоразумие. К тому же она чувствовала, что не следует чересчур выделяться, а не то никогда не стяжаешь симпатию хозяйки.
Морге пришлось с сожалением оставить её, чтобы исполнять обязанности кавалера при других дамах.
Исабель осталась одна посреди высоких тропических растений в горшках. Её глаза блестели; она стояла, выпрямившись, и предавалась медленным, торжественным ритмичным звукам виол и гобоев. К ней вновь возвращалось удовольствие от музыки, которое было с ней прежде всегда, а потом, казалось, навсегда ушло.
Эрнандо наблюдал за ней издали. Он никак не мог оторвать взгляда от этого чёрного силуэта, усеянного искорками, мерцавшими в полумраке. Казалось, донья Исабель ждала какого-то происшествия. Всё равно какого... Лишь бы что-нибудь да случилось. Виолы замолчали. Он воспользовался случаем.
Он подошёл — она поняла, что он думает: «Настал мой черёд! Посмотрим, кто кого!»
Она почуяла: он хочет, чтобы она подняла на него глаза, чтобы разглядела его, чтобы выделила. И пошла на это. Выражение лица Эрнандо поразило её. Он пожирал её глазами. Не только лицо — и шею, и плечи, и грудь. Даже не давал себе труда скрыть вожделение.
Такое бесстыдство до того смутило её, что она инстинктивно прикрыла бюст. Он наклонился к ней.
— Вы тут стоите с каким-то странным видом, — солидно произнёс он. — Как будто вас только что покинуло какое-то ужасное виденье.
Она опомнилась.
— Что-то вроде того... Только вы выразились не так, как могла бы я.
Если он думал, что такой разговор можно будет продолжить, то ошибался.
Однако не отстал.
— Вы всё ещё играете на лютне?
«Всё ещё»? Откуда ему известно, что у неё есть лютня?
Этот капитан Кастро думает, будто ему всё позволено! Оттого, что она живёт в его доме, он недопустимо нескромен.
— Какое вам дело?
— А верхом ездите?
— Какое вам дело?
— Вы очень хотите отсюда уехать?
— Какое вам дело?
— Если я правильно понимаю... Кажется, всё, что было для вас важно, что вы любили, чего желали, вас больше не интересует. Прекрасно — я подожду.
Она смерила его ледяным взглядом и в свою очередь принялась его разглядывать.
Как он не дал себе труда скрыть вожделение, так и она не позаботилась скрыть пренебрежение. Сколько ему лет? Как Диего? Двадцать пять? Наверное, ещё меньше.
Даже не попрощавшись, аделантада так и оставила его стоять.
«Странно, — думал он, глядя ей вслед. — Это великолепие способно за одну секунду превратить меня в дурного мальчишку!»
— Отступаешься? — шепнул ему на ухо Дасмариньяс.
— Дам ей немножко очухаться после болезни. У неё есть в жилах кровь, как говорят наши галисийские барышники. Если буду спешить — понесёт в галоп. Объезжать её надо потихоньку. Успокоится — тогда-то и заиграет мускулами.
— Понял, понял, — сказал Дасмариньяс. — Будешь чесать ей загривок и поглаживать круп.
— Именно. Как и положено с породистой кобылой. Скоро признает хозяина.
Вернувшись к себе на квартиру у дона Эрнандо, Исабель почувствовала себя на удивление спокойной и уверенной. Но заснуть всё равно не могла. Запрокинув голову на спинку кресла, она всё время вспоминала то, что увидела в глазах у того молоденького... А может быть, и это будет в жизни? Ещё не всё кончено?