— Вот и ураганы начинаются, — нетерпеливо говорил Эрнандо.
— Знаю! — нервничала Исабель. — Благоразумие требует отложить наше путешествие до будущего года.
— Нельзя. Никто не может ждать целый год, чтобы продать товар в Акапулько. Тогда разоришься.
— Значит — попробовать отплыть?
— У нас и одного шанса из десяти нет пройти через смерчи.
— Тогда — попробовать остаться?
— Потеряем всё...
Отплывать? Оставаться? Старая дилемма, с которой Исабель столкнулась ещё в Перу накануне начала экспедиции Менданьи. А потом на Санта-Крус с Киросом.
Она пыталась рассуждать.
— Кто знает, что будет, когда Тельо де Гусман возьмёт бразды правления в свои руки? Думаешь, он позволит тебе — капитану Кастро, офицеру Его Величества — торговать на собственном корабле?
— Кузен останется начальником порта и позволит нам покинуть Манилу.
— Сомневаюсь я, что дон Луис тебя поддержит.
В самом деле, молодые люди оставались связаны общими интересами, но во всём остальном разошлись. Дасмариньяса ужасал мезальянс его alter ego. Эрнандо полагал, что Дасмариньяс совсем потерял здравый смысл: связался с двумя проходимцами, снарядившими за его счёт экспедицию в Камбоджу.
— Снимаемся с якоря теперь же, — подытожил он.
И опять супруги разделяли общее желание, были согласны между собой. Отплывать.
Любой ценой.
10 августа они вышли в море.
Очень поздно, слишком поздно! Чистое безумие!
Всё — имущество и жизнь — они поставили на кон в убеждении, что Господь им поможет, если они вместе пустятся на опасное предприятие. Что бы они ни задумали, Небо останется с ними и защитит их.
10 августа тоже были годовщиной. Ровно шестнадцать месяцев со дня торжественной погрузки на «Сан-Херонимо» в Кальяо.
Это был ад.
Экспедиция Менданьи казалась тяжким испытанием, но по сравнению с этим переходом то была увеселительная прогулка.
Над палубой стремительно летали оторванные бурей ванты, норовя убить подвернувшегося матроса. Ветер свистел в снастях пронзительной, отчаянной жалобой упавшего в яму ребёнка, и этот клич заглушал раскаты близкого грома. Но никакой грозы не было. Не было молний. Не было зарниц. Только дикая схватка волн. Они вставали друг за другом, как высокие стены, рушились, и снова вставали.
Был мрак. Непрестанная ночь. Время иллюминаций в каюте гобернадоры давно прошло. На сей раз Исабель свято соблюдала приказ Эрнандо: полный запрет на свечи, даже в фонарях. И никаких факелов. Никаких жаровен.
Ледяной холод в этих широтах. И влажность, пропитывавшая ковры и простыни. Она свёртывалась калачиком.
Страшна ярость небес. Страшны причуды моря. Страшна угроза огня. Страшно, что паруса лопнут. Страшно, что канаты оторвутся. Страх вездесущ. Нескончаемый кошмар, когда каждый день, каждый час, каждую секунду она чувствовала: этот час — последний. У её ног постанывала Инес: «Ветер дурной, дурной ветер...» Это мягко сказано. Ураган. Циклон. Тайфун. Торнадо.
По счастью, братья её остались на берегу. Так решила Исабель. Она ещё раз решила избавить их от опасности и доверила им семейную факторию в Маниле. Что до остальных пассажиров, она усвоила урок прошлого: никаких солдат, никаких колонистов, никаких детей и женщин. С собой она взяла только необходимых людей. Инес, разумеется. Рабыню Панчу. И донью Эльвиру.
На самом деле бедная чтица вполне обошлась бы без ужасов нового странствия. Ещё больше её тревожила мысль, что целых полгода она в тесноте корабля будет вынуждена смотреть на любовь человека, которого считала своим суженым. От страха и ревности она даже отказалась сперва отправляться в путь. Но на Филиппинах Эльвира не могла оставаться одна: пришлось бы выходить замуж или идти в монастырь. Поэтому Исабель поспешно предложила её первому попавшемуся идальго.
Тот отказался.
Эту новую пощёчину Эльвира восприняла как нечто должное. Но теперь смертельно ненавидела ту, кого считала причиной всех своих несчастий, и так же лелеяла месть, как и Кирос.