Отныне угрызения совести стали для неё сильнее любви.
Эрнандо расспрашивал братьев, что за преступление так преследует её. Диего, по её словам, лишь выполнил её приказание.
Диего утверждал, что никогда не творил такого ужаса. Не выбрасывал ребёнка за борт. Не закалывал никого из членов экипажа. Должно быть, эта галлюцинация привязалась к ней теперь от горя по мёртвому сыну. Или, ещё верней, это последствия жестокой епитимьи, которую она на себя наложила в монастыре.
Зная характер Диего, который способен был и солгать, капитан Кастро не удовлетворился его свидетельством и обратился к донье Эльвире. Та призналась, что не присутствовала при убийстве, в котором обвиняла себя её госпожа. Но заметила не без коварства: должно быть, все нечестивые и дурные поступки доньи Исабель за время плаванья воплотились для неё в этом кошмарном видении.
Исабель не сводила глаз с Эрнандо и чувствовала, что подошла, наконец, к пределам земного мира. Перед лицом вечности ей было так хорошо, что не требовалось уже никаких усилий.
А он только видел, как чёрные глаза, блестевшие, как он думал, от радости, всё больше приближаются к нему, ослепляя последними сполохами. Вместе они возвращались к тем чувствам, что были в Маниле, к благорастворению воздухов, к медлительности жизни, струившейся, будто мёд. Возвращались в тот мир, где туземцы неподвижно сидели на корточках вдоль канала Пассиг и глядели на горизонт, на бесконечность океана, на заходящее солнце — так пристально, словно собирались остановить его.
Донья Исабель Баррето отошла на руках Эрнандо де Кастро в воскресенье 2 сентября 1612 года.
Два месяца спустя, в самый праздник святой Изабеллы, семнадцатого ноября, донья Хустина с величайшим вниманием изучала длинное прошение и две кандидатских анкеты, которые передала ей сестра-привратница. Все эти документы исходили из дома капитана Кастро. Они привели настоятельницу в недоумение.
Две персоны, принадлежавшие к дому дона Эрнандо, желали удалиться за стены Санта-Клары: одна — бывшая чтица его жены, другая — её молочная сестра. Первая желала быть принятой как белая сестра, вторая как доньяда. Обе просительницы желали прислуживать донье Петронилье и её дочерям. Патрон щедро снабдил их, передав монастырю вклады, в несколько раз превосходившие те, что полагались им по статусу.
Кроме того, капитан Кастро предлагал основать капелланию (фонд для богоугодных дел) в размере десяти тысяч песо с тем, чтобы монахини Санта-Клары присно поминали память их благодетельницы, знаменитой Исабель Баррето, в ближайшие же шесть месяцев отслужили за её спасение две тысячи месс без пения.
Аббатиса уже сделала расчёт. Две тысячи месс до мая месяца? Значит, в Санта-Кларе должны молиться за неё больше десяти раз в день. Донья Хустина хорошо узнала чрезмерность во всём своей бывшей жительницы...
Даже после смерти донья Исабель хотела, чтобы на неё все обратили внимание.
Перспектива так часто поминать эту личность, которую сама донья Хустина считала ближе стоявшей к дьяволу, нежели к Богу, вовсе не улыбалась настоятельнице. Тяжёлая память осталась у неё о пребывании доньи Исабель за этими стенами! А дело с ларцом... Чтобы избавиться от серного запаха, исходившего от этой кучи хлама, она решилась всё сжечь.
Но сумма, которую передавал дон Эрнандо, была так велика, что она не могла отказаться от манны небесной, не подумав.
Последний же пункт вызвал её негодование. За эти баснословные десять тысяч песо она должна была позволить капитану Кастро пройти в монастырь с гробом его супруги, чтобы донья Исабель нашла последний приют среди невест Христовых. Он настаивал, что это должно быть сделано ночью, тайно, в знак смирения и чтобы не было скандала.
Это требование было решительно неприемлемо. Ни одна женщина, не давшая вечных обетов, не могла быть похоронена под алтарём церкви кларисс. А тем более эта! Хоть она и пожертвовала Санта-Кларе одно из сокровищ монастыря: знаменитую статую Божьей Матери Мореплавателей, изваянную в Севилье, которую так ревностно украшала её сестра.
Что делать? Капитан Кастро теперь считался одним из самых приближённых к вице-королю людей в Перу.
Чтобы решить проблему, аббатиса собрала чёрных сестёр.
Случилось так, что донья Петронилья не могла там замолвить своё слово. С тех пор, как она пошла против настоятельницы, предпочтя ей свою сестру, она вышла из милости у доньи Хустины. И больше в совете не заседала.
Дела двух кандидаток были изучены предельно тщательно. Донья Эльвира Лосано принадлежала к известному достойному семейству. Другая — индианка: она и в самом деле могла работать на кухне. Чёрные сёстры долго тянули, но согласие дали.