Слова застряли, у нее перехватило горло.
– Это моя вина, – выдохнула она.
– То есть? – не поняла Дарси.
– Магия. – Лише казалось, что стены огромной опочивальни смыкаются и грозят раздавить ее. – Я очень много ею пользовалась. Начала, когда мы с Инэверой боролись с мозговым демоном в первую ночь после того, как мы с Ахманом…
У нее вытянулось лицо от полного осознания ужаса случившегося.
– Я сплавила их воедино.
– Демоново дерьмо! – бросила Элона. – Это нельзя предугадать. Сама сказала, что в книгах прочла.
– Не каждый день я соглашаюсь с Элоной, госпожа, – заметила Дарси, – но сейчас ваша матушка права. Незачем приплетать сюда магию.
– Она подействовала, – настойчиво возразила Лиша. – Я почувствовала.
– А хоть бы и так? – скривилась Уонда. – Лучше было перед демоном раскорячиться?
– Конечно нет.
– Бруна говорила, что, коли дерешься и входишь в раж, корить себя незачем, – напомнила Дарси. – Задним числом…
– …все умны, – докончила Лиша.
– Я читала те же самые книги, – продолжила Дарси. – Там сказано, как это лечить.
– Лечить? И как же? – спросила Элона. – Какая-нибудь трава закроет щелку или высушит стручок и он отвалится?
– Разумеется, нет, – пожала плечами Дарси, рассматривая ребенка. – Мы просто… выберем что-то одно. Такая красивая девочка легко сойдет за мальчика.
– А такой милый мальчик – за девочку, – подхватила Элона. – Это ничего не излечит.
– Да, – кивнула Дарси на операционный стол, за которым еще трудилась Аманвах, – но в сочетании с несколькими надрезами и стежками…
– Уонда, – позвала Лиша.
– Да, госпожа? – откликнулась та.
– Если кто-нибудь еще захочет сделать ребенку операцию – пристрели.
Уонда скрестила на груди руки:
– Да, госпожа.
Дарси вскинула ладони:
– Я только…
Лиша пошевелила пальцами:
– Я знаю, Дарси, что ты не желаешь зла, но это был варварский обычай. Мы не прибегнем к хирургии, если не возникнет угрозы здоровью ребенка. Я понятно выразилась?
– Да, госпожа, – ответила Дарси. – Но люди спросят, кто родился – мальчик или девочка. Что им сказать?
Лиша взглянула на Элону.
– Не смотри на меня, – отрезала мать. – Мне лучше других известно, что мы лишены права голоса в этих вопросах. На все воля Создателя.
– Хорошо сказано, жена Эрни, – подала голос Аманвах.
Она последней отошла от операционного стола, и ее руки были красны от родильной крови. Она воздела их перед Лишей:
– Теперь пора, госпожа. Нет гадания более верного, чем при рождении.
Лиша поразмыслила. Если Аманвах омоет алагай хора в крови и родовых водах, ей откроется будущее и Лиши, и младенца. Даже при полном сотрудничестве, которым дама’тинг никогда не славились, она узнает слишком много и не скажет всего. У нее навсегда останутся тайны, секреты, разгадка которых Лише, быть может, остро понадобится.
Однако в ауре Аманвах золотом прописалась забота о ребенке, ее сводном брате-сестре. Она защитит его грудью.
– Есть условия, – ответила Лиша. – И они не подлежат обсуждению.
– Все, что угодно, – склонилась Аманвах.
Лиша выгнула бровь:
– Ты прочтешь свои молитвы по-тесийски.
– Разумеется.
– Всем, что увидишь, ты поделишься со мной, и только со мной, – продолжила Лиша.
– Э, я тоже хочу взглянуть! – воскликнула Элона, но Лиша не свела глаз с Аманвах.
– Да, госпожа, – ответила та.
– И это навсегда, – сказала Лиша. – Если через двадцать лет я спрошу, что ты видела, ты выложишь все полностью и без заминки.
– Клянусь Эверамом.
– Ты не тронешь костей, пока мы не снимем для меня копию расклада.
Теперь Аманвах помедлила. Чужакам запрещалось изучать алагай хора дама’тинг – тем паче вырезать собственные. Инэвера снимет с Аманвах голову, если та согласится с этим требованием.
Но мигом позже дама’тинг кивнула:
– У меня есть глиняные кости, которые можно зафиксировать на месте.
– И ты научишь меня по ним читать, – сказала Лиша.
В комнате воцарилось молчание. Дерзость запроса почувствовали даже женщины, незнакомые с красийскими обычаями.
Аманвах прищурилась:
– Да.
– Что ты увидела в Энджирсе, когда сделала на ребенка расклад? – спросила Лиша.
– Первое, на что учила обращать внимание мать, – ответила Аманвах.
Лиша разложила меченые клаты вокруг древней королевской реликвии, временно ставшей операционным столом. Они с Аманвах склонились, изучая светящиеся кости, а ожившие метки заключили их в звуконепроницаемый пузырь.
Аманвах указала длинным накрашенным ногтем на четко обозначенный символ: