Обычно Инэвера чистила кости между гаданиями, но судьбы Аббана и Хасика сплелись, и она сохранила эссенцию хаффита для усиления чар. Ашия вернулась с кровью Хасика, и Инэвера задышала, расслабляясь по мере того, как заново смачивала липкие кости.
– Эверам, дарующий свет и жизнь, – проговорила она, – Твоим детям нужны ответы. Молю тебя сообщить о Хасике асу Реклан ам’Кез ам’Каджи, бывшем зяте шар’дама ка. Где он находится?
«Растекается по северу, как отрава».
«В нем возрастает сила Най».
«Он отрекся от Шарак Ка».
– Шар’дама ка!
Стражи ударили копьями, и в тронный зал вошел Асом.
Инэвера лежала на возвышении в подушках возле одетого в электрум Трона черепов. Поза была отработана и искусно изображала расслабленность, незаинтересованность и покорность, хотя Инэвера ощущала что угодно, но только не это.
Она не могла отрицать, что второй ее сын выглядел достойным своего места. По примеру отца теперь он носил под белой рясой черные воинские одежды. При нем были мастерские подделки копья и короны Каджи. Издалека их не отличишь от оригиналов, которые сгинули, когда Пар’чин увлек Ахмана во тьму.
Эведжах запрещал мужским представителям духовенства носить холодное оружие, а корону веками не надевал никто, кроме Избавителя. Они показывали, что Асом преступил границы.
За ним шел третий сын Инэверы – шарум ка Хошкамин, за которым следовали их десять братьев-дамаджи, каждый пятнадцати лет от роду и возглавлявший целое племя. Все они благоговейно взирали на старшего брата.
Когда он подошел ближе, Инэвера увидела, что на копье и короне нет и следа тех меток, что были выгравированы на оригиналах, но она рассмотрела копии в свете Эверама – они горели мощью, которую не следовало недооценивать. Изготовленные из электрума и бесценных алмазов с сердечниками из алагай хора, они были покрыты знакомыми летучими начертаниями работы Мелан и Асави. Многомесячное предательство налицо.
В черных тюрбанах дамаджи сверкало только по одному драгоценному алмазу. Камни успешно проводили и фокусировали магию, и для придания чуть большего могущества каждый пометила дамаджи’тинг-мать.
Но у короны Асома, опять же по примеру Ахмана, было девять рогов, и каждый – оснащен отличным от других алмазом. Даже Инэвера не ведала, в каком объеме владел магией Асом, когда ее надевал, и она ни разу не видела, чтобы он выходил без нее за пределы своего крыла дворца.
Случись им схватиться в магическом поединке, она его, скорее всего, одолеет, но Инэвера знала сердцем, что им руководит не страх, а мудрость.
«В тебе, сын мой, слишком многое от меня», – подумала она с грустью.
– Матушка. – Асом поднялся на последнюю ступеньку и отвесил неглубокий поклон.
– Сын мой, – простерла руку Инэвера.
Учтивость не позволила Асому отказаться, но он был осторожен, как змеелов, когда взял ее кисть, склонился и поцеловал над нею воздух, не давая матери преимущества ни в хватке, ни в равновесии.
– Если бы я хотела сбросить тебя с пьедестала, то сделала бы это неделями раньше. – Голос Инэверы был слишком тих, чтобы услышали остальные.
Асом клюнул ее в щеку и плавно отстранился:
– Если только кости не посоветовали выждать. – Он повернулся и направился к трону. – Для тебя они всегда были важнее кровных уз.
Внизу, подобно им, скрещивали взгляды новоиспеченные дамаджи и их матери-дамаджи’тинг. Веками в этих группах было по двенадцать человек, но после Ночи Хора осталось по десять.
Из-за конторки, за которой так долго вел записи Аббан, выступил дама Джамере. После исчезновения дяди юный дама стал полноправным владельцем несметных богатств Аббана и унаследовал дядину должность при дворе Избавителя.
Джамере опустился перед ступенями на колени, уперся ладонями в пол и лбом уткнулся между ними:
– Своим присутствием ты почитаешь двор, Избавитель.
Как и Аббан, Джамере был насквозь продажен. Но если дядина продажность шла на пользу Ахману и Инэвере, то кому хранил верность Джамере – не удавалось прочесть даже в свете Эверама по его ауре.
Асом же знал Джамере со времен обучения в Шарик Хора. Они – ровесники, и Инэвере было незачем читать его ауру, чтобы признать в них былых любовников. Асом и Асукаджи покрыли себя дурной славой среди най’дама, и мало кто из мальчиков не желал возлечь с ними в надежде войти в фавор у их могущественных родственников. Теперь Асукаджи мертв, и много ли времени понадобится Асому, чтобы вернуться к своим пристрастиям?
Ее взгляд переметнулся на сына, который взирал на богатейшего человека Красии, павшего перед ним ниц. Губы Асома чуть дрогнули. Вероятно, он уже к ним вернулся.