Вера старалась вести себя тише воды, ниже травы, но разбора полетов избежать не пришлось. Кстати, как и Грише. Они стояли перед Ниной Степановной, как два нашкодивших кота, опустив голову. И было бы смешно, если бы не было так грустно. Бабушка не хотела ничего слушать, ни про Артема, ни про Люду, как не странно. Даже последний, самый важный аргумент в этой словесной перепалке — горящие глаза Веры и трезвый «выхлоп» Гриши не сыграли решающей роли.
Естественно, о том, чтобы расстаться с Артемом, больше и речи идти не могло. Если придется скрываться — значит, будет скрываться, но чтобы отступиться от него — ни за что. Но больше всего Веру удивило то, что Гриша не поддакивал бабушке, не называл Клинкову позором семьи, которою таскали мужики. Он молчал, изредка кивая головой, погруженный в свои мысли.
— Тебе не кажется, что мы уже слишком взрослые, чтобы ты нам что-то запрещала? — Вера недовольно сложила руки на груди, приваливаясь бедром к шифоньеру в бабушкиной комнате.
— Пока я жива, я буду это делать…
— Мам, ты не права, — вмешался дядя Гриша, смотря в окно, — Никто не собирался выселять тебя из квартиры. Люда не такая…
— А чего же ты тогда ее сюда притащил? — Нина Степановна прищурилась, пытаясь поймать его взгляд, — Чего у нее не остался? Раз говоришь, что она одна живет, ну так и оставался бы.
— Вообще-то я привел ее познакомиться, а ты просто неправильно все поняла.
— Хорошее знакомство с хозяйкой, когда самой хозяйки дома нет.
— Я решил знакомить ее со всеми постепенно, — оправдывался дядя Гриша.
— Люда хорошая, — влезла Вера, — И квартира ей твоя явно не нужна. Сказала бы лучше спасибо, что кто-то на сыночка на твоего позарился.
— А ты не встревай. Я с тобой потом поговорю.
— Ты уверена, что я буду с тобой разговаривать? Я тебя очень люблю, и ты прекрасно это знаешь, но последнее время ты стала невыносима.
— Я невыносима? Ты, Верка, охамела совсем, — Нина Степановна хлопнула ладонями по коленям, — Вы мне нервы треплете своими выходками, а я вдруг стала невыносима.
— Чем мы треплем тебе нервы? Тем, что первый раз в жизни не согласились с твоим решением? Извини, бабушка, но я не позволю тебе распоряжаться тем, с кем мне встречаться…
— Да весь подъезд уже в курсе твоих встречаний, — Нина Степановна почти взвыла, подскакивая в кресле, — Сегодня с одним, завтра с другим. Людей то не обманешь.
— Да плевала я на твоих людей, — Вера понимала, откуда «растут ноги», желание забить соседскую дверь досками, чтобы старая сплетница больше не смогла оттуда выйти, росло с каждой секундой, — Тёма меня привозил домой, а когда не мог — его водитель. Ба-а, миленькая, ну перестань, — Вера опустилась перед ней на колени, обнимая бабушкины ноги и заглядывая женщине в глаза.
— Тёма значит?
— Он хороший, я вас когда-нибудь обязательно познакомлю…
— Не имею ни малейшего желания, — Нина Степановна отвернулась, снимая с носа очки, — Глупая, ты еще, Вер. Он тебе наобещал, а ты и уши развесила, дурная. С такими как он счастья не будет…
— Да с какими «с такими»? Ты его даже не видела, не знаешь, что он за человек.
— Мне достаточно подробно рассказали, что он из себя представляет.
— Вот именно, что рассказали. А ты поверила. Всем, кроме меня, — Вера осела на пятки, опуская руки на колени, — Посмотри на меня. Что ты видишь?
— Перестань…
— Нет, посмотри и скажи: что ты видишь?
— Прекрати этот спектакль…
— Я счастлива, бабушка. Мне абсолютно плевать, что скажут твои соседки, честно, мне плевать, кто он и чем занимается, но мне не плевать на то, что происходит здесь, — Вера, сдерживая слезы, коснулась груди, чувствуя, как быстро стучит собственное сердце, — Я уже ничего не могу с собой поделать, понимаешь? Позволь мне быть счастливой, даже если потом будет больно, когда все закончится, но это будет только моя боль, только мои ошибки. И может через какое-то время, я скажу, что ты была права, но это будет именно то, к чему я приду сама. Не ты мне запретишь, не кто-то скажет, а я сама пойму. Но сейчас я хочу этого, очень хочу. И ты уже не сможешь мне помешать. Не делай того, о чем потом пожалеешь — не загоняй меня в угол, не заставляй меня выбирать, потому что я все равно уйду. Я тебе обещаю. И его оставь в покое, — Вера вытерла катившиеся по подбородку слезы и махнула рукой на дядю Гришу, — Жизнь меняется, люди меняются, мы все должны двигаться дальше. Ты не можешь продолжать нас контролировать, потому что мы хотим сами жить свою жизнь, без советов, без нравоучений и моралей. Сами хотим выбирать, с кем общаться, с кем встречаться, понимаешь? Перестань это делать, и ты сама почувствуешь, насколько легче тебе станет. Ты вложила в нас самое лучшее — пришло время показать тебе, чему ты действительно нас научила, бабушка.
— Неужели и правда уйдешь? — Нина Степановна всхлипнула, подбирая проступившие слезы платком.
— Уйду, баб, клянусь, уйду. Ты потом никогда этого себе не простишь, я же знаю.
— Не прощу, — Нина Степановна погладила Веру по голове, тяжело вздыхая, — А ты что? Тоже влюбился? Или так? Развеяться решил? — женщина посмотрела на сына, который пялился в окно, наблюдая за падающим снегом.
— Она в Буденновск, к матери уехала.
— Откуда знаешь? — Вера резко повернулась к Грише, что в глазах заплясали черные круги.
— На рынке сказали.
— Я рынок десять раз оббежала, меня почти палкой оттуда гнали, — бабушка заинтересованно следила за диалогом и не вмешивалась.
— Она не на сам рынок ходила, а в павильон, который рядом. Там молоко постоянно у одной женщины брала, они знакомы давно, — Гриша так и продолжал стоять спиной к Вере, постукивая пальцами по подоконнику.
— Ну и что теперь делать?
— Эта женщина, Наташа, мне номер дала. У матери который, в Буденновске…
— Ну, так звони, — Вера почти подскочила на месте, не веря происходящему. Как будто сама вселенная сегодня помогала.
— Раз такая умная, Верка, сама и звони, — Гриша вдруг ощетинился, рывком поворачиваясь к девушке, — Из-за тебя ведь… — замолчал.
— И позвоню. И скажу ей, что ты струсил. И тогда она поставит очередной минус напротив твоего имени, и будет права, кстати, — Клинкова ткнула в него пальцем, вызывая у мужчины новый приступ злости, — И не, видать, тебе Люды, как своих ушей.
— Молчи, ссыкуха, а то я тоже могу много что сказать.
— Гриша-а-а, — пристыдила Нина Степановна сына.
— Кажется, мы уже все выяснили, ты опоздал, пока считал мух за окном, — Вера непринужденно пожала плечами, сверля мужчину взглядом, — Поторопись, иначе и туда опоздаешь.
— Иди ты знаешь куда? — Гриша побагровел от злости и вылетел из комнаты, громко шлепая тапками по полу.
— Вер… — начала Нина Степановна.
— Бабушка, пожалуйста, мы, кажется, обо всем договорились.
— Но это не значит, что я принимаю твой выбор. Нам нужно еще о многом поговорить. И это вот… Что это? — женщина махнула в след ушедшему сыну, смотря на Веру.
— Я думаю, он сам расскажет, дай ему немного времени. Ему надо сначала поговорить с Людой.
— Когда вы успели так сдружиться?
— Жизнь меняется, бабушка. Смотри внимательнее, как это происходит сейчас у нас.
Конечно, Вера понимала, что к этому разговору они вернутся и скорее всего не раз, но камень с плеч упал с грохотом. Начало было положено. И пока Веру все устраивало. Передышка, которую она себе обеспечила этим разговором, позволила ей наслаждаться своим состоянием влюбленности, которое она подогревала постоянными мыслями об Артеме.
Через неделю, дав бабушке немного прийти в себя после больницы, Вера решительно заявила, что ремонту все-таки быть и потащила ее выбирать обои. Нина Степановна слонялась между рядами, придирчиво выбирая цвет, орнамент, длину, ширину, постоянно спрашивала, в какой бюджет должны уложиться. А Вера таинственно улыбалась, предоставляя бабушке полнейшую свободу выбора, как в самих обоях, так и в цене. Не говорить же ей, что Исаев отстегнул кругленькую сумму, когда прошлым вечером, Вера сидела у него на коленках, загибая пальцы, перечисляя, чем стоит заняться в первую очередь.