— Эта осуществится, — заявил Стенли. — Моя бабушка вошла в мой сон и сказала, что все сбудется.
Анна изумленно уставилась на него: он говорил с такой же убежденностью, что и евангелист, проповедовавший с кафедры церкви Лангали. Но ведь Стенли говорил о мечтах, снах и призраке мертвой ведьмы!
— Давайте помолимся, — предложил Стенли. Он склонил голову и стал ждать.
— Благослови, Господи, эту пищу для нашей силы и Твоей хвалы, — произнесла Анна ежедневную молитву Майкла. Ее слова уплыли в темноту, слабые и неубедительные. Она повысила голос и закончила словами: — Во имя Иисуса. Аминь.
К ее голосу присоединился голос Стенли — более глубокий, более мягкий.
— Аминь.
Оба молчали, пока Стенли разливал овощное рагу в две маленькие миски и ставил перед ними горшок с угали. Над едой поднимался ароматный пар, пробуждая аппетит и заставляя забыть об усталости. В небе появились первые звезды, словно дырочки на темном занавесе, сквозь которые пробивался пылающий свет небес.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Нежаркие лучи утреннего солнца падали на шею Анны, а легкий бриз играл длинными локонами, выбившимися из узла на затылке. Она работала одна во временном медпункте, лечила выстроившихся в длинную очередь людей. Она постоянно прислушивалась, надеясь уловить вдали знакомый звук двигателя «лендровера». Неделю тому назад Стенли поехал на ближайшую железнодорожную станцию, расположенную в нескольких часах езды от Джермантауна, бог знает где, чтобы отправить телеграмму епископу: после долгих размышлений Анна решила, что следует поступить именно так. Ей очень хотелось вернуться в Лангали и свалить весь груз проблем на Майкла. Он, в конце концов, формально все еще оставался ее начальником. Но Лангали находилась слишком далеко для того, чтобы она или Стенли могли отправиться туда в одиночку, а жители Джермантауна решат, что их снова бросили, если оба медика уедут. И потому Анна простыми словами описала епископу свое затруднительное положение и попросила срочно оказать ей помощь.
Стенли она попросила остаться на станции и дождаться ответа, но он не должен был слишком задерживаться. Ответ оказался коротким и содержал решительный отказ: похоже, епископ Уэйд воспринял сообщение Анны, как истерику избалованной молодой женщины, не способной справиться с трудностями на новой должности. Он явно сомневался в достоверности ее описания ситуации в Джермантауне и даже намекнул, что Анна заслужила свалившиеся на нее трудности — ведь именно она была виновата в том, что в Лангали возникли «проблемы», которые и привели к ее отъезду.
Анна несколько раз перечитала телеграмму епископа: упрощенные телеграфные фразы казались ужасно резкими и несправедливыми. В ней, словно грозная змея, поднялся гнев. Она быстро набросала ответ, вновь заявляя о своем тяжелом положении и требуя помощи.
И вот сегодня Стенли должен был вернуться с ответом на вторую телеграмму.
Уже почти стемнело, когда «лендровер» наконец въехал на территорию станции. Стенли неловко выбрался из машины, и Анна по выражению его лица поняла, что он привез дурные вести.
— Епископ уехал, — сообщил Стенли. — Вернется через две недели.
Две недели. Еще четырнадцать приемов больных при практически полном отсутствии лекарств и понимания, что делать дальше, — это же целая вечность! Анна вздохнула и потерла ладонями лицо.
— Но я все же кое-что узнал, — добавил Стенли. Анна посмотрела на него с надеждой. — Мне сказали, что мы вскоре станем новой страной. Мы больше не будем Танганьикой. Мы должны присоединиться с Занзибару и тогда будем называться Танзанией.
Анна кивнула, но ничего не ответила. Политики в Дар-эс-Саламе явно были ужасно далеки от происходящего здесь, в Джермантауне.
— Танзания, — повторил название новой страны Стенли. Оно звучало не так изящно и переливчато, как прежнее, и производило впечатление чего-то более жесткого, более храброго — совершенно нового.
— Думаю, это к лучшему, — вежливо сказала Анна.
— Да, — кивнул Стенли. — Надеюсь на это.
Не имея иного выбора, Анна и Стенли продолжали прикладывать все силы, чтобы справиться с бесконечным потоком пациентов. Каждый день приносил новые проблемы. Из-за того, что в лесу недалеко от станции завелся леопард, им стало не хватать хвороста, а следовательно, и кипятка для лечения припарками. В одну из «палат» проникли муравьи-солдаты, из-за чего чуть не умерла девочка, — не успела она открыть рот, чтобы позвать на помощь, как он оказался забит насекомыми. Змеи убили всех кур, не дававших скорпионам забраться в постройки. Анна часто разрывалась между желанием рассмеяться и расплакаться. Когда она вспоминала о больнице в Лангали, та казалась ей пределом мечтаний — зоной эффективной борьбы с болезнями, в то время как Джермантаун представлял собой худший вид траншейной войны.
В тот день, когда Стенли должен был снова отправиться на станцию, чтобы получить сообщение от епископа, пошел дождь. Он начался внезапно. Утро не предвещало ничего подобного: небо было ярко-синим, без единого облачка. К полудню над головой собрались тучи и начался ливень.
Анна стояла в одной из «палат» и бездумно смотрела через дверной проем на потоки дождя. За ее спиной раздавалось бормотание пациентов.
— Такой дождь, — говорил один, — не в сезон, — это проклятие, а не благословение.
— Верно, — соглашался другой. — Его кто-то накликал.
Анна не обращала на это внимания. Ее волновали не причины, по которым пошел дождь, а то, что земляной пол у дверных и оконных проемов превращался в грязь.
— Это была последняя соломинка, — прошептала она.
За спиной у нее раздался громкий скрип. Пациенты повскакивали с импровизированных кроватей и ринулись наружу, оттолкнув Анну. Оглянувших, она не поверила своим глазам: крыша начала проседать. Затем что-то громко затрещало, и крыша рухнула. Чья-то сильная рука выдернула Анну под дождь.
Стенли указал на груду обломков, в которую превратилось строение.
— Белые муравьи источили дерево. — Он старался перекричать шум дождя. — Глина размокла, потяжелела и продавила стропила.
Анна молча стояла, чувствуя, как дождь барабанит по ее макушке. Через несколько секунд она прокричала в ответ:
— Мы поедем в Мурчанзу. Возможно, там есть кто-нибудь, кто сможет нам помочь. Там должен находиться представитель правительства. Или католическая миссия. Кто-то. Кто угодно…
Стенли кивнул и окинул взглядом Анну в грязной одежде и с намокшими волосами. Он помнил: миссионеры всегда одеваются в праздничное платье, когда едут в город.
— Тогда давайте подготовимся, — прокричал он.
— Нет, поедем как есть, — прокричала в ответ Анна. — Так они лучше поймут наши проблемы.
Она собиралась давить на жалость. Если бы ей удалось объяснить этим людям, насколько сложна ситуация, она смогла бы убедить их, возмущенных положением на станции, связаться с епископом! Она улыбнулась, представив себе, как разозлится епископ. Так ему и надо!
Вскоре дождь прекратился — также внезапно, как и начался. Небо вновь стало ярко-синего, невинного цвета. Стенли объяснил местным жителям план Анны, и они окружили медиков плотным кольцом — каждый хотел попрощаться лично. Анна твердо пообещала, что вернется, как только сможет, но у многих на лицах читалось сомнение. Настроение провожающих немного улучшилось, когда Стенли продемонстрировал им, что ни он, ни Анна не берут с собой медицинское оборудование. Они аккуратно сложили его в одно из уцелевших зданий и оставили на попечение местных жителей.
Как только они покинули Джермантауп, Анна вздохнула с облегчением. Уныние и усталость, за долгие и напряженные дни въевшиеся в каждую частичку ее тела, перестали сковывать ее мысли и улетели прочь. Дорога была ровной и широкой, какой-то гостеприимной. Даже когда двигатель «лендровера» начал задыхаться, а затем и вовсе затих, Анна не обеспокоилась.
— Обычные неполадки, — заверил ее Стенли, вылезая из машины. — Я все починю. Не волнуйтесь.