Воин махнул рукой, указывая на почерневшие камни посреди зеленой лужайки.
— Видите, вон там мы разжигаем костры, — сказал он. — А там, около старых деревьев, — круги, оставленные танцорами.
Проследив взглядом за его рукой, Анна отметила, что травяной покров в некоторых местах на газоне истончился, и эти места образуют круги, похожие на гигантские ведьмины кольца: трава там была вытоптана.
— Эта нгома — особое празднование, — продолжал он. — Мы радуемся возвращению вождя с пастбищ. — Он немного помолчал. — Вы присоединитесь к нам, — заявил он.
Анна открыла рот, собираясь отклонить приглашение: в конце концов, она была миссионером! Она не может посещать подобные сборища. Но не успела она произнести и слова, как заговорил Стенли.
— Мы польщены, — учтиво произнес он. — Мы придем.
Пару секунд Анна потрясенно смотрела на него, но быстро поняла — как он понял это раньше, — что другого ответа от них и не ждали. Разве они могли отказаться приветствовать вождя? Тем самым они бы нанесли ему оскорбление. И она принужденно улыбнулась.
— И когда это… событие произойдет?
— Наш вождь должен прибыть завтра, — ответил воин. — А нгому проведут вечером.
Передав сообщение, молодой человек круто развернулся и удалился.
Весь следующий день женщины и дети таскали на лужайку охапки хвороста и складывали их в кучи возле каменных кострищ. Мужчины установили некое подобие павильона, растянув на ветках коровьи шкуры. На земле разложили тканые циновки. К закату деревенские жители начали собираться на лужайке. Анна то и дело поглядывала на них в окна палаты, следя за тем, чтобы у нее при этом был занятой вид. Почти все африканцы были в ритуальных одеяниях: шкуры диких зверей, бусы, головные уборы из страусовых перьев. Их тела были ярко раскрашены. Характерные для ваганга горделивая осанка и исполненные достоинства движения заставляли считать их этаким «племенем дворян».
Анна мельком взглянула на свою одежду, такую привычную и унылую. Она сняла рубашку и брюки Кики, заменив их строгой миссионерской юбкой и блузкой, а к последней прикрепила часы медсестры и значок миссии. Этот стиль она выбрала преднамеренно: раз уж станет гостьей на подобном собрания, по крайней мере, будет походить на того, кем вроде бы и является: на почтенную даму-миссионера. Стенли, как заметила Анна, предпочел свою обычную одежду цвета хаки. Она видела, как он стоит на веранде и спокойно наблюдает за происходящим на лужайке. Догадаться о том, что он думает, было невозможно. Анне пришло в голову, что он далеко не случайно выбрал себе этот наблюдательный пункт: как африканский сотрудник миссии, он не был одним из толпы на лужайке, но, с другой стороны, не был и полноправным обитателем европейского особняка. Он застрял на перекрестке двух миров.
Когда солнце опустилось ниже, место предстоящего праздника залило золотым светом. Разрисованные тела замерцали. На фоне гула голосов можно было расслышать ритм многочисленных маленьких тамтамов. Зажгли костры, и кое-кто уже пустился в пляс вокруг них, а огонь окрашивал их кожу в красный цвет и отбрасывал от их тел безумно мечущиеся тени.
Анна перестала притворяться, что очень занята работой, и подошла к окну. Внизу царила дружеская, немного легкомысленная атмосфера. Это был семейный праздник: дети и старики веселились наравне с остальными. Даже больные принимали участие в веселье: воины вынесли несколько кроватей на лужайку и поставили их так, чтобы лежачие пациенты Анны могли наблюдать за происходящим. Анна не заметила, как к ней подошел Стенли, и испуганно подскочила, когда он сказал:
— Мы должны выйти и присоединиться к ним до того, как прибудет вождь.
Анна вслед за Стенли стала пробираться через толпу. Люди расступались, давая ей пройти. На секунду ее охватила паника из-за близости такого количества тел. Обнаженных, сильных, чужеродных тел. От них исходил запах грязи, раскаленного жира, пота и дыма.
Добравшись до павильона, Анна и Стенли поздоровались с Китаму. Он держался приветливо, но явно был смущен. Похоже, он никак не мог решить, где должна находиться Анна: сидеть в павильоне как почетный гость или стоять в отдалении, ближе к краю толпы. В конце концов он склонился ко второму варианту. Анна стояла, переминаясь с ноги на ногу, чувствуя себя не в своей тарелке. Оглядевшись, она заметила старуху, полулежавшую на носилках, застеленных шкурами, которые внесли в павильон. Женщина пристально смотрела на белую медсестру.
— Кто она? — шепотом спросила Анна у Стенли, наклонившись к нему. Она решила, что он должен знать: ему было свойственно собирать всевозможную информацию во время работы.
— Это Старая Королева, — ответил африканец. — Мать вождя.
Анна незаметно посмотрела на нее. Ничего примечательного в одеянии женщины не было, но костлявые руки старухи были увешаны браслетами из цельных кусков слоновой кости, а шею украшали бусы из сверкающего янтаря.
Внезапно толпа заволновалась, и люди громко запели рефреном на родном языке.
— Они говорят, что он прибыл, — сообщил Стенли. — Вождь уже здесь.
Анна встала на цыпочки, пытаясь увидеть его. На противоположном конце толпы над головами людей показались металлические наконечники копий. Они вспыхивали в свете костров. Копья двигались в направлении павильона. Когда они приблизились, Анна заметила большую группу воинов, стоящих плечом к плечу, а в центре образовавшеюся круга высилась одинокая фигура.
Вождь.
На нем была накидка из шкур леопарда, небрежно завязанная на широкой груди. В руках он нес кожаный щит синего цвета и копье, украшенное перьями и полосками звериных шкур. Его лицо с тонкими чертами было гордым и строгим. Анна открыто разглядывала его: он походил на героя сказки — мифический африканский вождь, ставший реальным человеком. Сколько ему лет, Анна понять не могла: у него была гладкая кожа и упругая плоть молодого человека, но в его лице было нечто такое, что говорило о зрелости.
Подойдя к павильону, вождь поприветствовал мать, брата и некоторых других мужчин. Затем он повернулся к толпе. Воины что-то прокричали, но что — Анна не поняла. Толпа ответила ревом. Тогда вождь поднял копье и заговорил со своими людьми. Он говорил громко и внятно, его голос долетал до каждого из собравшихся. Язык племени в его устах казался богатым и удивительным, а мелодичностью он напоминал какой-то скандинавский язык или кельтский.
Произнеся короткую речь, вождь замолчал и жестом попросил кого-то подойти и стать возле него. Рядом с павильоном появился мужчина: он шел, горделиво подняв голову, на его округлом лице застыло надменное выражение. Он был намного старше вождя и одет еще более впечатляюще. Помимо накидки из шкур леопарда, на нем была и накидка из шкуры обезьяны колобус, а на голове красовался убор из страусовых перьев. Толпа приветствовала и его, но с меньшим воодушевлением. Анна заметила, что Стенли с кем-то шепчется. Он наклонился к ней.
— Этот человек — второе лицо после вождя, — сообщил он. Его голос гудел у нее в ухе. — Его дядя. Он управлял племенем много лет после того, как Старый Король умер, пока новый вождь не был готов руководить людьми. Сегодня вождь занимает положенное ему место.
Вождь закончил свою речь, потряс копьем, держа его в одной руке, и высоко поднял сжатую в кулак вторую.
— Ваганга! — крикнул он. — Ваганга!
Люди подхватили призывный крик своего предводители. Когда они закричали, вождь расплылся в улыбке, мгновенно превратившись из гордого воина в восторженного ребенка. Но момент был серьезный, и в глазах вождя снова засверкала решимость. Скандирование продолжалось довольно долго. Всякий раз, когда голоса затихали, кто-нибудь из толпы выкрикивал девиз с новой силой. Наконец все затихло. Барабанщики опять застучали в тамтамы, и вождь со своими воинами двинулся к кругу для танцев у костров. Их путь проходил невдалеке от того места, где стояли Анна и Стенли. Когда они приблизились, Анна почувствовала, как заколотилось ее сердце. Она прекрасно понимала: на фоне темной кожи и ярких, красочных тканей ее бледные блузка и юбка бросались в глаза. Ее обязательно заметят, обнаружат…