Как же возникло это чудо природы? По мере удаления от хребтов к центрам долин широкие предгорья сменяются обширными пространствами опустыненных холмов — адыров. Податливость слагающих адыры пород, незначительная растительность, к тому же постоянный пресс перевыпаса скота — все это определяет их интенсивные эрозионные разрушения. По мере усиления эрозионного смыва достаточно крутые склоны холмов лишаются своей растительности, уменьшается предвегетационный запас почвенной влаги, гумусный горизонт смывается полностью, и на поверхность выходят сильно минерализованные палеогеновые глины. Впечатление полной безжизненности особенно усиливается в жару, когда глинистая поверхность, выбеленная солнцем, растрескивается и сверкает, как осколки стекла, и даже крупицы воображения достаточно, чтобы почувствовать себя на чужой планете.
Наконец горы разбежались в стороны и снова сошлись у горизонта, кольцом охватив «столицу» туркменских субтропиков — поселок Кара-Кала. Вскоре автобус затих на центральной площади поселка, и мы отправились искать контору заповедника. Кара-Кала окружен горами со всех сторон: гребни вершин, задымленные далью, видны с каждой улицы, от каждого перекрестка. Поселок удивительно зелен. И зной здесь поэтому не столь изнуряющ. Местные жители подсказали нам дорогу, и требуемый домик, утопающий в садах, предстал перед нами. Однако контора по причине воскресенья оказалась запертой. С помощью опять же местных жителей разыскали сторожа. Молодой туркмен Гарлы, попросивший называть его Геной, открыл нам контору заповедника, поселил и пригласил пожаловать к нему на обед. В назначенный час мы постучали в ворота, скрывающие в тени могучих тополей маленький особнячок. Гена радушно принял нас, проведя в комнату, устланную коврами. Из угла он бросил на пол подушки, и мы погрузились в мягкий ворс ковра. Обед был по-азиатски обилен, затем последовало, как мне показалось, нескончаемое чаепитие, после чего мы с восточными церемониями простились с хозяином и всеми членами его семьи.
Утром мы встали рано, чтобы успеть убрать нашу импровизированную спальню в кабинете директора. Часам к восьми контора начала заполняться людьми. Они беседовали, что-то обсуждали, мало обращая на нас внимание.
Наконец из толпы отделился один человек и подошел к нам, сидящим в уголке:
— Вы ко мне, товарищи? Я — директор, Николай Борисович Андреев.
Мы прошли в его кабинет, где побеседовали и обсудили программу работ. Он вызвал к себе двух сотрудников:
— Надо отвезти ребят на Пархай.
Мужики посадили нас на свои мотоциклы, и мы понеслись по пыльной дороге, замирая от восхищения. Копетдаг во всей своей весенней красе предстал перед нами. Навстречу неслись разноцветные ковры, покрывающие склоны гор. Спустя несколько минут нас уже высаживали на кордоне. На маленьком пятачке разместились четыре вагончика. Чуть поодаль, на пригорке, стоял домик, в котором жил заместитель директора Валерий Иванович Кузнецов. Он был назначен нашим непосредственным руководителем, поэтому сразу занялся обустройством жилья для нас. Место для наших палаток было выбрано в айлантовой роще, примерно в полукилометре от кордона. Это был единственный участок в тени, что немаловажно в Средней Азии. Между рощей и вагончиками бежал веселый арычок с кристально чистой водой из источника Пархай, который дал название кордону, до Сумбара. В арыке водились многочисленные лягушки, которые орали по ночам, и, если посчастливится, можно было увидеть болотную черепаху. Быстро мы выкосили травку (это делается для того, чтобы змеи не заползали в палатки) и поставили две палатки. В нашей рощице размером 10 х 10 метров жило множество лесных мышей, дань с которых собирала гюрза. Первое появление ее в метре от палатки привело Лену в ужас, однако потом она приняла ее и уже не боялась. Я, наоборот, использовал змею в своих целях, прибив на дерево табличку, на которой нарисовал «Веселого Роджера» и написал: «Осторожно! Гюрза!» После этого местные жители за километр обходили нашу палатку.