Под опеку нас сразу взял Иннокентий Синев. Иннокентий — москвич, он уже много лет скитался по Средней Азии, а теперь несколько месяцев работает здесь. Он предложил организовать в его вагончике «столовую», втайне надеясь на то, что Лена будет готовить. Нам это предложение понравилось, поскольку к его вагончику был проведен свет, и не надо было мучиться с примусом. К концу дня мы знали всех обитателей кордона и сотрудников заповедника (некоторые, включая директора, жили в Кара-Кале). Надо сказать, что заповедник был новый, и коллектив сотрудников состоял из энтузиастов, которые готовы были терпеть любые лишения, но охранять нашу израненную природу. Кроме того, на кордоне жили две собаки — Чарли, нечто лохматое, похожее на кавказскую овчарку, и Гоплан — настоящий алабай (туркменская овчарка), большой сердитый пес. Много лет спустя я узнал, что «Гоплан» — по-туркменски значит «Тигр». Но тогда я этого не знал и звал его «Госплан».
На следующее после приезда на Пархай утро мы под водительством Кузнецова вышли на ознакомительную прогулку в поле. Стоял конец мая — стремительная и краткая пора туркменской весны, когда безжалостное азиатское солнце еще не набрало силу и не выжгло яркую зелень кустарников и трав, а только дарило свою бурную энергию растениям, которые сплошным ковром покрывали склоны причудливо изрезанных гор. В горах и вдоль дорог цвели алые тюльпаны и маки, ярко-желтые молочаи, фиолетовые ирисы. Пронзительно синее небо подчеркивало матовую белизну выжженных многолетней жарой склонов «лунных гор». Кругом бурлила жизнь. Между кустиками верблюжьей колючки мелькали ящурки, катили навозные шары жуки-скарабеи, в расщелинах между камнями шевелились узорчатые черепахи разных размеров. Нередко невысоко от земли пролетали сизоворонки — птицы размером с ворону, а яркостью напоминающие экзотических попугаев. Мы выражали бурный восторг по поводу каждого красивого цветка, каждого копошащегося среди камней жучка, каждой промелькнувшей стрелой под ногами ящерицы. Усталые и довольные, притащились мы вечером домой и рухнули на койки, делясь впечатлениями от диковинной природы.
Потекла размеренная экспедиционная жизнь. Каждое утро мы отправлялись в маршруты на поиски животных и растений. Примерно раз в три дня кто-то из нас отправлялся в Кара-Калу, который находился в 8-ми километрах от кордона, за продуктами.
Первым приключением стала ловля белоголового сипа. Рядом с вагончиками в клетках жили несколько хищных птиц. Для них постоянно привозились туши павших баранов. И вот один из сипов умудрился выбраться из клетки и прыжками (у него не было одного крыла) начал уходить в горы. Это заметили Сергей и Саша — сотрудники заповедника и бросились вдогонку. На бегу Сергей обернулся и крикнул:
— Сбегай ко мне домой, возьми куртку!
Я быстро схватил куртку и побежал за ними. Сипа мы нагнали быстро. Он понял, что ему не уйти, и повернулся к нам, приготовившись к защите. Это было грандиозное зрелище — огромная птица, распушив перья и щелкая могучим крючковатым клювом, начала наскакивать то на одного из нас, то на другого. Мы проворно уворачивались от этих наскоков, наконец Сергею удалось ловко накинуть куртку сипу на голову. Тут же мы все вместе навалились на птицу и спустя некоторое время водворили ее на место, прежде найдя и заделав отверстие в клетке. После этого я получил в качестве сувенира перо огромных размеров, оброненное пернатым гигантом в этой схватке, которое и сейчас занимает достойное место в моем книжном шкафу.
Одним из моих друзей стал сарыч по имени Гоша. Он содержался в неволе с самого раннего возраста и стал почти ручным. Мне поручили добывать ему пропитание — многочисленных лягушек, заставлявших сотрясаться по ночам окрестные холмы от кваканья. Вскоре Гошу решено было выпустить на свободу, так как он подрос, окреп и превратился в грозного красавца. Выпущенный на волю, сарыч не спешил покинуть территорию кордона. Завидев меня издали, он начинал кружить надо мной, издавая жалостные крики, никак не совместимые с его хищным обликом. Он, видно, полагал, что я его буду кормить до старости. Вскоре он просто стал обитателем дворика у вагончика Иннокентия, часто отдыхая на изгороди и позволяя мне гладить себя на удивление всей публики.
Человек, изучающий рептилий, не должен мучить себя как орнитолог, вставая на заре. Холоднокровные — большие любители тепла, они не спешат показаться из своих укрытий даже с восходом солнца. Лишь к 10 часам ящурки и агамы начинают сперва лениво, а потом сноровисто бегать по высохшей траве. В это время в самый раз выходить на учет. Холмы и долины звенят от стрекота кобылок и кузнечиков, высоко в небе кружат пернатые хищники. Все животные торопятся сделать свои дела, пока солнце не поднялось очень высоко. Пройдет лишь два часа, и все живое будет искать спасения в убежищах, в тени, в воде. Уже начало набирать силу лето. Мы стали забывать, как выглядят облака. Небо из ярко-синего превращалось в бледно-голубое. Разноцветные склоны начали на глазах выгорать. Ослепительно белое солнце (а оно здесь действительно белое) подчиняло все своей воле. Днем вся жизнь замирала. Поверхность склонов накалялась так, что жгло через ботинки. Мы невольно перешли на среднеазиатский режим работы — утром и вечером, с большим дневным перерывом, во время которого лежали обессиленные в тени и ждали, когда немилосердное светило начнет свой путь к закату. Описать разгар дня в Средней Азии невозможно. У человека появляется только одна навязчивая идея — «Пить!». Солнце изливает потоки уничтожающего жара, обжигает горячий воздух от прокаленных песков и камней. Перед глазами начинают бегать красные круги. Ртуть застывает на отметке 4-42°. Воздух наполнен звоном, кажется: ударь просто рукой — он рассыплется, как стекло. Даже насекомые — эти дети солнца — замирают и забиваются в тень. Только быстрые и веселые муравьи-фараончики шныряют по белесой земле, пытаясь найти корм. Высохшие агамы забираются высоко на кусты, подальше от обжигающих потоков от песка и там застывают, пытаясь найти тень от ветвей. Пройдет несколько часов, солнце начнет клониться к горизонту, но в эти часы надо выжить. У человека днем в Средней Азии главная задача — выжить. А ведь он еще должен проводить наблюдения за животными! Зоолог в Средней Азии — это человек, достойный памятника. Вечером окрестные холмы преображаются. Стрекот кузнечиков, кобылок, цикад возвещаете приближении прохлады. Не дождавшись темноты, вылетают из своих убежищ летучие мыши. Обильные ящерицы начинают сновать, шурша жухлой травой, в поисках добычи. Лампа, вывешенная у вагончиков, привлекает к себе огромное количество насекомых, которых поджидают спрятавшиеся в темных углах пауки, фаланги и богомолы.