В те далекие дни все здесь было чуждым для меня, пришедшего из земель, скрытых под вечной белизной снега. На меня каждый миг обрушивались новые невиданные краски. Все органы чувств оказались словно в осаде! Народы Альвенмарка собирались на праздник, и они приносили с собой свои ароматы — от лепешек, испеченных над костром из конских яблок, до свежесваренных крабов, рисовой каши, тимьяна, шафрана и красного перца. К этому примешивались запах разлагающихся плодов из многочисленных садов и дыхание джунглей, вливающееся в город.
И посреди всего этого — Эмерелль. Ее неизменно выбирали королевой. И никогда выборы не проходили без тайных сражений. Как часто с тех пор бывал я на Празднике Огней…
И ни разу не обошлось без убийства. Немые свидетели интриг за трон… Позже моей обязанностью стало хоронить трупы и пресекать расспросы живых.
Но о том, что случится в будущем, я на своем первом Празднике Огней не догадывался.
Я был в числе гостей во дворце Эмерелль. Наблюдал за тем, как в павильоне, высоко в ветвях старого магнолиевого дерева надевала она свое платье с бабочками. Яркий наряд состоял из бесчисленного множества живых мотыльков. Затем Эмерелль села в один из паланкинов, который несли пятьдесят кентавров, и отправилась в гавань, где посреди моря корабельных мачт находилась та роскошная либурна, на которой проходили выборы.
Величественная, купающаяся в ликовании, королева высилась над массами в своем паланкине. Ее забрасывали цветами и драгоценными украшениями. К ней поднимали детей, чтобы она могла погладить их по головке, ибо тому, кого коснется Эмерелль, суждено счастье.
В тот день я решил служить своей спасительнице. И спустя годы возвысился до ее гофмейстера.
Я был с ней в дни славы и лишений. Был рядом, когда она во главе своих рыцарей штурмовала пещерную крепость Мордштейн, отправлялся в далекие города ее послом, глубоко увяз в интригах коронаций.
Кое-кто называет ее тысячеликой. Она могла быть ослепительно прекрасной, доброй. Она была воительницей и волшебницей. Она была высочайшим судией. И она была одинока.
С тех нор как она приняла корону, у нее не было возлюбленного. Забота об Альвенмарке определяла всю ее жизнь. Она приносила себя в жертву нашему общему будущему. Когда она ночью стояла в тронном зале одна, склонившись над серебряной чашей, которая могла показать ей будущее, на лице ее отражался ужас. Не знаю, что она видела там. Но она боролась с этим ужасом каждый день своего правления.
Они разрушили ее работу, эти тролли! Они вернулись двадцать семь лет и шесть лун тому назад. Они были изгнаны в мир людей, но сумели найти лазейку. Они напали на Вахан Калид во время Праздника Огней. И начали разрушать все прекрасное в этом мире.
Эмерелль пришлось бежать, но она восставала против полчищ врагов. Иногда ее защищал только Олловейн, ее мастер меча. Когда она потеряла и его, это стало началом гибели.
Не знаю, что именно сделали с ним тролли. Он был у них в тот день, когда закончилось правление Эмерелль. Похоже, он был не в себе! Говорят, они убили разум Олловейна, но сохранили его тело. Они вынудили его выступить на дуэли против Эмерелль на Шалин Фалахе, белом мосту. То был день, когда ее сердце разбилось. Она сложила меч и корону, дабы не сражаться с мужчиной, которому втайне давно уже принадлежало ее сердце. И так тролль Гильмарак стал правителем Альвенмарка.
Души эльфов бессмертны, они возвращаются с очередным рождением, пока в конце концов не уйдут в лунный свет. Когда мы приходим в этот мир вновь, наша душа стара, но воспоминания о прежних жизнях потеряны. Таким образом, мы свободны.
Эмерелль забрала Олловейна с собой, когда исчезла. Я искал ее. И знаю, что искали ее и убийцы, ибо тролли все еще боятся ее. Она пропала. Я догадываюсь, что враги нашли ее прежде меня. Сегодня Вахан Калид отмечает Праздник Огней. Ее праздник!
Мой кинжал заточен. Я князь. Они позвали меня, чтобы я принял участие в выборах повелителя. Какая насмешка…
Но я буду там. Только так я смогу подойти настолько близко к Гильмараку, чтобы отомстить за Эмерелль.
— Что ты видишь на горизонте?
Снова у королевы этот отрешенный взгляд. Целая вечность прошла с тех пор, как он умер для нее, хоть ему и казалось, что прошло всего несколько недель. Фальрах знал совсем иную Эмерелль. И сейчас рядом с ним стояла незнакомка.
Он даже не имел права называть ее по имени, а ведь это слово последним сорвалось с его губ в прошлой жизни. Она выдавала себя за Нандалее. Это было имя ее матери.
— Будущее.
Ответ Эмерелль запоздал. Фальрах уже и не думал, что она что-либо скажет.
Он смотрел вдаль, на заснеженные холмы. Ветра не было, стоял такой мороз, что рука прилипла бы к серебряной рукояти меча, если бы он случайно коснулся ее без перчатки.
За холмами на горизонте виднелся дым, похожий на грозовые тучи в ночном небе. Сияние звезд, отражавшееся на недавно выпавшем снегу и таким образом возвращавшееся обратно в ночное небо, сплетало магические узоры. Дым нарушал гармонию этого волшебства. Густая, давящая мгла нависала низко-низко, поблескивая красно-оранжевым…
Цвет свежепролитой крови дракона. То было отражение кузнечного горна Фейланвика.
Макариос беспокойно переминался с ноги на ногу. Эмерелль и Фальрах сопровождали погонщика скота, служившего у князя кентавров. Наградой эльфам стали две старые лошади. Фальраху они не нравились, но Эмерелль ценила то, что уже не придется идти пешком.
— Вам бы не следовало подходить ближе к городу, — предупредил кентавр. — Жизнь эльфа там не дороже буйволиных ветров.
— Почему? — Она знала истории о Фейланвике. И Макариос это тоже знал.
Кентавры не славились умением скрывать свои чувства.
Впрочем, большинство конелюдей очень уважали эльфов.
На виске у Макариоса вздулась жилка, было видно, как пульсирует кровь.
— Ты же знаешь о князе Шандрале, благородная дама.
И знаешь, как сильно страдали кобольды города от его жестокости. Эльфам не следует ходить туда.
— И именно потому, что они так сильно страдали, я и должна туда пойти.
Кентавр хлопнул себя по лбу.
— Поверить не могу! Неужели я недостаточно ясно выразился, Нандалее? Они устроят твоей маленькой эльфийской заднице такое, что ты себе даже представить…
Фальрах подошел к погонщику. Он не мог допустить, чтобы тот разговаривал с королевой подобным образом, пусть даже кентавр и не догадывался, кто перед ним на самом деле.
— Довольно. — Эльф произнес это очень тихо, не сводя глаз с кентавра.
Нижняя губа Макариоса задрожала от ярости. В буйной светло-русой бороде сверкали кристаллики льда. Эльф и кентавр долго мерили друг друга взглядами. Наконец полуконь вздохнул.
— Эльфы всегда поступают так, как считают нужным, не правда ли? Даже после того, что произошло. — Ярость кентавра улетучилась. В голосе его сквозило разочарование.
Наверное, после этой ночи они больше не увидят погонщика, подумал Фальрах.
— Ты ошибаешься, Макариос. Эльфы знают, как нужно.
Фальрах внутренне содрогнулся, когда заговорила королева. Раньше она была тактичнее.
Кентавр засопел, словно разъяренный бык.
— Видел, видел. Я был в Мордштейне, когда тебе подобные приказали и с неба полился огонь. Вы выиграли битву, но не победили троллей. Как это могло случиться? Таков был план?
Тогда умер мой брат. Таков был план? — Последние слова он почти прокричал.
— Спроси Олловейна. Он командовал в тот день.
Кентавр сжал кулаки.
— Мастер меча был самым порядочным эльфом из всех, кто когда-либо жил в этом мире. Не тебе поливать его имя грязью, ты…
— Ты знал Олловейна? — Тон, которым Эмерелль задала вопрос, кольнул Фальраха. В голосе королевы звучало нечто большее, чем интерес к дорогому другу.