И тут она влюбилась. Героем ее романа стал одесский налетчик Володя Кочубчик, настоящее имя коего было Вольф Бромберг. Смазливый негодяй — вот как называется это амплуа. Ну, очень смазливый… Ну, очень большой негодяй… Да ей было чем хуже, тем лучше. Последняя любовь — она разрывает сердце, как никакая другая… Да вот беда — красавчик к ней никакой любви не испытывал. Деньги брал, и охотно, однако стоило Соньке ему пару раз пригрозить: будешь, мол, ходить налево, я скажу своим ребятам — они тебя живо на ножи поставят! — он озлился и напугался. И решил избавиться от подруги. Настал день ее ангела, и Володя подарил Соньке великолепное бриллиантовое ожерелье. Добыл его красавец под фальшивую закладную на дом… Кинулись искать мошенника и драгоценности, а тут пол‑Одессы видело Соньку в блеске тех бриллиантов!
Судили Соньку Золотую Ручку 10–19 декабря 1880 года в Московском окружном суде. Зал опять же был битком набит. И Сонька снова сумела так заморочить головы судьям и заседателям, что большая часть разбирательства была посвящена выяснению количества и последовательности ее замужеств. На этот предмет запрашивали Ростов‑на‑Дону, Одессу, Варшаву, Повонзки, откуда получали туманные ответы вроде «свидетели факт заключения брака подтверждают, но записи в метрических книгах нет. А почему — непонятно»…
Наконец разобрались и с фамилиями, и с преступлениями. Приговор был вынесен суровый: «Варшавскую мещанку Шнейдлю Сура Лейбова Соломониак, она же Розенбад, Рубинштейн, Школьник, Бринер, Блювштейн, лишить всех прав состояния и выслать в отдаленнейшие места Сибири».
В 1881 году Золотая Ручка находилась в Красноярском крае, но уже через четыре года бежала из Сибири. Однако гуляла на воле она недолго — в декабре того же года ее повязали в Смоленске. А вскоре бежала и из смоленской тюрьмы вместе с надзирателем Михайловым, который в нее по уши влюбился. Не он первый, не он последний! Теперь четыре месяца Сонька погуляла на воле — и все. Попалась окончательно.
Теперь путь ее лежал на Сахалин. На каторгу.
Говорят, что до Сахалина Сонька добиралась на пароходе, превращенном в плавучую тюрьму для перевозки заключенных. Незадолго до отправки из Одессы в городе узнали, что на корабле с другими каторжанками повезут и Соньку Золотую Ручку. Народ забил всю набережную, а местная власть решила лично подняться на корабль и посмотреть на знаменитую арестантку. Задав пару вопросов, градоначальник пожелал Соньке счастливого пути и пожалел сахалинское начальство. В ответ расчувствовавшаяся Сонька сделала ему прощальный подарок — золотые карманные часы с накладным двуглавым орлом на крышке. Тот поблагодарил и только потом заметил, что на его животе висит пустая цепочка. Сонька подарила ему его же собственные часы!
Замечательная история, однако все же не более чем легенда.
Преступников гнали сначала по этапу, потом перевозили на пароходе из Николаевска‑на‑Амуре через Татарский пролив или от Владивостока — по Японскому морю. Так что или не было никакого одесского градоначальника с часами, или дело происходило в другом часовом и климатическом поясе: на Дальнем Востоке.
Так или иначе, осенью 1886 года Сонька прибыла на каторгу в Александровск.
Что собой представляла эта самая каторга, замечательно описал Антон Павлович Чехов:
«В Александровской ссыльнокаторжной тюрьме я был вскоре после приезда на Сахалин. Это большой четырехугольный двор, огороженный шестью деревянными бараками казарменного типа и забором между ними. Ворота всегда открыты, и около них ходит часовой. Двор чисто подметен; на нем нигде не видно ни камней, ни мусора, ни отбросов, ни луж от помоев. Эта примерная чистота производит хорошее впечатление.
Двери у всех корпусов открыты настежь. Я вхожу в одну из дверей. Небольшой коридор. Направо и налево двери, ведущие в общие камеры. Над дверями черные дощечки с белыми надписями: „Казарма № такой‑то. Кубического содержания воздуха столько‑то. Помещается каторжных столько‑то“.
— Смирно! Встать! — раздается крик надзирателя.
Входим в камеру. Помещение на вид просторное, вместимостью около 200 куб. сажен. Много света, окна открыты. Стены некрашеные, занозистые, с паклею между бревен, темные; белые одни только голландские печи. Пол деревянный, некрашеный, совершенно сухой. Вдоль всей камеры посередине ее тянется одна сплошная нара, со скатом на обе стороны, так что каторжные спят в два ряда, причем головы одного ряда обращены к головам другого. Места для каторжных не нумерованы, ничем не отделены одно от другого, и потому на нарах можно поместить 70 человек и 170…