59
Искусству там природа подражала,
Уродство маскируя красотой;
Природе же искусство возражало
Своею прихотливою мечтой;
Художество враждует с простотой,
Но в нескончаемом соревнованье,
Над грубой торжествуя нищетой,
Дополнив дарованьем дарованье,
Разнообразное творят очарованье.
60
Был в самом сердце сада водомёт
Всех водомётов краше и богаче:
Брызг трепетных блистательный полёт
В лучистом смехе, в серебристом плаче;
Играли, вечной радуясь удаче,
Там изваянья отроков нагих;
Один резвился так, другой иначе;
Одни летали, глядя на других,
Купавшихся, пока вода лобзает их.
61
Плющ там прельщал своею цепкой лаской,
Который был из золота отлит,
Но щеголял естественной окраской,
Как настоящий, как живой на вид;
Печален плющ, однако веселит
Он сердце, млея в росах серебристых,
Как будто утешение сулит
Его слеза в потоке вод струистых;
Оплакивает пылких плющ и норовистых.
62
Для ручейков бесчисленных исток -
Тот водомёт, обильный и пригожий;
Его бассейн достаточно широк,
На маленькое озеро похожий;
Поверхность в лёгких бликах чуткой дрожи
Являла образ яшмового дна
(Недаром яшму ценят и вельможи);
И водомёт, казалось, дотемна
Плыл в море, где ему сопутствует волна.
63
Там лавры над водой стояли строем,
И молча горделивые листы
Боролись, как могли, с полдневным зноем,
Струившимся с небесной высоты;
Не чувствуя под лавром духоты
Замешкался Гюйон, а две девицы
Нисколько не стыдились наготы;
Купались беззаботно озорницы;
Распущенности нет предела и границы.
64
Весёлая шла рядом кутерьма;
Одна другую в воду погружала,
Потом ныряла радостно сама,
Прохладной влагой члены ублажала,
На что вода ничуть не возражала,
Красавицу лаская напоказ,
И всю её нескромно обнажала,
Готовую для сладостных проказ
И ненаглядную для ненасытных глаз.
65
Юнец-рассвет при виде этой сцены
Забыл бы в небе сумрачном сверкнуть,
Как будто бы, рождённая из пены,
Киприда над водой подъемлет грудь.
Как на золотоволосых не взглянуть?
Так рыцаря заставили красотки
Забыть, что продолжать бы надо путь;
И он в восторге от своей находки
Готов разнежиться от чувственной щекотки.
66
Сообразив, что вся она видна,
Уразумев, что слишком осрамилась,
Скорее в воду спряталась одна,
Другая же, напротив, распрямилась,
Как будто бы сама к нему стремилась,
И, выставив лилейные соски,
По рыцарю приезжему томилась,
А плотские прельщали тайники
Воде насмешливой и тени вопреки.
67
Тогда другая выпрямилась тоже,
Как будто бы откликнулась на зов,
И волосы, скользнув по белой коже,
Образовали золотой покров,
Скрыть златом кость слоновую готов,
Он пламенел, как ясное, дневное
Светило средь прельстительных даров;
Одно лицо сияло неземное,
Среди волос и волн таилось остальное.
68
Красавица смеялась, покраснев,
И украшался смех невольной краской,
А гость глядел на обнажённых дев
И соблазнялся непристойной лаской,
Приободрён коварною подсказкой,
Телодвижений: ближе подойди!
Зачем стоишь поодаль ты с опаской?
Ты видишь: наслажденье впереди!
И сердце таяло у рыцаря в груди.
69
Паломник видел, что Гюйон в смущенье,
Что слаб герой, как всякий человек,
И чувственное это восхищенье
Он твёрдо, но уверенно пресек.
Сказал он: «Вот она, Обитель Нег;
Об этом царстве ходит много басен,
Для нас, однако, рыцарь, это брег,
И ваш приезд Акразии опасен;
Когда сбежит она, был долгий путь напрасен».
70
И сразу соизволил некий звук
Отчётливо поблизости раздаться,
Доказывая, будто рай вокруг
И можно безотчётно наслаждаться,
Но вряд ли смог бы смертный догадаться,
Что там звучит и сладостно поёт,
Пришельцу позволяя заблуждаться:
Казалось, вторит ясный небосвод
Гармонии ветров, струн, голосов и вод.
71
В тенистых кущах пташки щебетали,
Порхая средь созвучий и рулад
И голоса бесплотные витали,
Небесный образуя в небе лад;
Пел со струной серебряной каскад,
В согласии с каскадом струны пели;
В различных вариациях услад
То громкий горн, то нежные свирели,
И вторил ветерок певучий каждой трели.