52
Я ради вас покинула отчизну...»
Речь прервалась от слёз и от стыда.
Казалось, что справляет сердце тризну,
Оплакивая юные года,
Но дева продолжала: «Пусть вражда
Меня казнит, вы, рыцарь, пощадите
Мою любовь; она за вас горда...»
Ответил рыцарь; «Сами посудите:
Вам не грозит никто, а вы себе вредите...»
53
Ответила: «Но я же влюблена!
О вас всю ночь я помышляю нежно;
Лишилась я спокойствия и сна,
А между тем вы спите безмятежно...»
Высказывала страсть она небрежно,
И рыцаря обманчивый разврат
Насторожил, что было неизбежно,
Ответил даже рыцарь: «Виноват!
Не видя ваших чувств, я согрешил стократ.
54
Вы влюблены, и вас люблю я, впрочем;
Любовь мне ваша тоже дорога,
И мы друг друга попусту морочим!
Какого же боитесь вы врага?
Идите спать, и вся тут недолга!»
Напомнила ему, как чувство знойно,
И притворилась, что к себе строга,
Исчезнуть ей пришлось благопристойно,
Как будто на душе у призрака спокойно.
55
За мнимую избранницу свою
Обидно было рыцарю при этом,
Кровь был готов он за неё в бою
Пролить, а между тем по всем приметам
Она способна пищу дать наветам;
И новый сон воздвиг над ним навес,
В тени цвели соблазны пышным цветом,
Но не прельстил героя блудный бес,
И новый морок вслед за прежними исчез.
Песнь IV
16
Встаёт внезапно с царственного трона
Владычица; подать она велит
Карету; как, сверкая с небосклона
Аврора земнородных веселит
И радости грядущие сулит,
Так шествовала, радуя сияньем
Свой восхищённый трепетный синклит;
За ней, пренебрегая расстояньем,
Бежали, пленены волшебным обаяньем.
17
Она в карете едет золотой,
И царственную эту чаровницу
Не превзошла бы Флора красотой,
Весеннюю являя плетеницу;
Так боги смотрят на свою царицу,
Когда Юнона мчится сквозь цветы
К Юпитеру в чертог, а в колесницу
Павлины впряжены для красоты:
Очами Аргуса усеяны хвосты.
18
Шесть разных тварей двигали карету,
Советников на них сидело шесть;
Был верен каждый скотскому обету,
Усматривая в этом долг и честь,
И, пестуя заманчивую лесть,
Сидела Праздность на осле, неряха;
С ленивой животины лень ей слезть;
На ней чернела ветхая рубаха,
А чёрный капюшон свисал, как у монаха.
19
Молитвенник держа всегда в руках,
Молитв, однако, Праздность не читала,
Как настоящий делал бы монах;
Она в пустых мечтаниях витала,
Как будто бы, болезная, устала
И свесила головушку на грудь;
Звёзд с неба, словом, Праздность не хватала
И, не трудясь по сторонам взглянуть,
Не ведала, куда карета держит путь.
20
Удручена разбухшим, слабым телом,
От всяких отстраняется забот,
Готова пренебречь малейшим делом
Во имя созерцательности; вот
Обманчивый губительный оплот;
С благоразумьем праведным в раздоре
Не в силах уберечься от невзгод
Дрожит в неизлечимой зябкой хвори;
Вот Праздность, первая в богопротивной своре.
21
На грязной отвратительной свинье
Обжорство величаво разъезжало;
Был каждый глаз подобен полынье,
Которую грозит подёрнуть сало;
Чудовище утробу ублажало,
Объев голодных; жирное мурло
На шее журавлиной выражало
Животный голод; вместо рта жерло
Сдержать блевотины зловонной не могло.
22
Одето лишь листвою виноградной,
Обжорство щеголяло без плаща
Своею плотью воспалённо-смрадной;
Был на макушке венчик из плюща;
От жадности всем телом трепеща,
Не отрывалось от хмельного кубка,
Похожее на пьяного хлыща,
Который непригоден для поступка,
Не столько человек разумный, сколько губка.
23
Для государя сущая беда -
Такой советник; тупость - не заслуга,
А тот, кого влечёт одна еда,
Едва ли различит врага и друга;
Не знает ни работы, ни досуга
Разъевшееся это существо,
Которое страдает от недуга:
Водянкою раздуто естество.
Второе из шести обжорство таково.