Потом она замолчала, и их снова окружила тишина – только скрип снега и треск ветвей на морозе.
– Я и не подозревал, что у тебя со спортом так серьезно, – произнес он.
– Серьезнее некуда, – вздохнула она.
– Ты на тренировку сейчас?
– Ну да.
– А когда обратно?
– В девять.
– Когда?! – потрясенно переспросил он.
– В девять вечера. А что?
– Да нет, ничего, – удрученно пробормотал он.
Тренировка снова оказалась неудачной. Булавы оставались непокорными, и, казалось, не было силы, которая заставила бы их подчиниться. В конце концов Олеся, разозлившись, зашвырнула булавы в самый дальний угол и тренировалась с другими предметами. Но удовольствия от этого она не получала – не любила неудач и недоделанных дел.
Спеша домой, Олеся решила срезать путь и проскочить короткой дорогой между домов. Было темно, и она спешила изо всех сил, вынув на всякий случай булаву – этот район был неспокойным и опасным.
На углу улицы перед ней возникла темная фигура. Маньяк! Девушка замахнулась булавой, и… в этот миг луна выглянула из-за тучи, осветив знакомое лицо.
– Сколько можно ждать?! Я уже в ледышку превратился! – упрекнул «маньяк».
Это был Иван. Его обутые в легкие кроссовки ноги выбивали дробь, из-под капюшона куртки выглядывал кончик носа, на ресницах пушился иней.
– Ты?! Что ты тут делаешь? – опешила Олеся.
– Жду одну странную девчонку, которая мечтает остаться на второй год.
На второй год?! Ах да, литература. Надо написать сочинение и выучить определения. И еще подготовить презентацию по МХК, сделать алгебру, физику, английский… И это все сегодня вечером. Вечером? Но уже ночь! И ни о чем не хочется думать – после тренировки тело налито такой бесконечной усталостью, что хочется одного – спать, спать, спать… Долго-долго, и без снов.
– Я, может, вообще из школы уйду, – буркнула Олеся и отфутболила ногой ледышку.
– Уйдешь?! – задохнулся Ваня. – А я? Как же я?
– Ты? – она посмотрела на него во все глаза – он чуть не плакал. А потом скинул рюкзак, порылся в нем и вытащил какую-то толстую тетрадь.
– На, – протянул он ей. – Тут вся домашка. Дарю. Вместо цветов на нашем первом свидании.
– Это все мне? – она недоверчиво взяла тетрадь, перелистала… В свете фонарей мелькнули формулы, строчки, и – даже какие-то рисунки.
– Презентацию по МХК я тебе «ВКонтакт» скинул, – буркнул Ваня.
– Какой же ты… Какой же ты молодец! Как же я тебя люблю! – в порыве восторга она обняла его, чмокнула в щеку.
Он покачнулся и еле слышно прошептал:
– Любишь? И правда любишь?
Вечером, пристроившись у себя на чердаке за импровизированным столом, сделанным из старого ящика, на который был наброшен платок, Олеся списывала домашние задания. Глаза слипались, голова сама собой падала на тетрадку, но когда лоб стукался о «стол», она вздрагивала, просыпалась и продолжала.
Списывать было тоже непросто! Что уж говорить о том, чтобы сделать все самой.
Сердце переполнялось благодарностью к новому другу. Какой он все-таки симпатичный, этот Ваня! Такой чуткий, заботливый. И что бы она без него делала!
Ваня
Сколько он себя помнил, он всегда что-нибудь писал. По рассказам родителей, писать он выучился даже раньше, чем говорить. Во всяком случае, в два года он уже соединял буквы в слова – судя по тому, чем были исписаны все обои и детские книжки того времени.
В четыре года он сочинил свой первый рассказ, который назывался «Моя любимая мышка». «Моя любимая мышка живет у меня под кроватью, – написал он. – Каждую ночь она шуршит, потому что ест книгу, которую она стащила из библиотеки. Книга называется «Моя любимая кошка», и мышка пожирает ее очень быстро. Скоро от книги совсем ничего не останется!»
Прочитав этот странный опус, родители пришли в ужас и под кроватью маленького писателя поставили мышеловку. А книгу под названием «Моя любимая кошка» они так и не нашли. И решили, что мышка все же съела ее.
Вот тогда он и понял всю силу воздействия слова на людей.
Когда в десять лет он добрался до компьютера, то тут же освоил «ЖЖ». Писал он под ником И. Грок. Все детские впечатления от жизни переливались теперь в недра компьютера. Печатать на клавиатуре оказалось гораздо удобнее, чем писать вручную, но он все равно всегда носил с собой перьевую ручку Parker, ведь интересные мысли можно было записывать и на салфетках в кафе, и на билетах в кино, и даже на туалетной бумаге… Чтобы потом выкинуть их и забыть. Вернее, не забыть, а переплавить в еще более интересные мысли. А писать чернилами было прикольнее…