На этот раз приказ майора не остался без ответа. Дверь душераздирающе скрипнула и от неожиданности Букатов едва не выронил пистолет. Затем вновь наступила тишина.
– Третье убийство заставило меня всерьез призадуматься, – продолжил майор, изо всех сил оттягивая момент встречи с маньяком лицом к лицу. – Искромсав ножом несчастную проститутку, ты оставил на стене заброшенного дома знак, понятный только трем людям на всем белом свете. Лилию и кинжал. Герб тайного ордена, придуманный тремя старшеклассниками – Лехой Букатовым, Колей Молчановым и Леной Миловидовой.
Майор рассмеялся.
– Знаешь, Коля, тогда я всерьез начал подозревать Лену и не верил рассказам свидетелей о том, что человек, разгуливающий ночами по городу в черном плаще – мужчина. Решил, что во время убийств Миловидова была не в себе и ее силы удесятерялись. Я ничего и никому не сказал. Хотел спасти нашу подружку. Поговорить с ней, заставить Лену остановиться. Видел бы ты ее глаза в тот момент, когда я бросил ей в лицо обвинения в убийствах…
Букатов встал и медленно двинулся к двери. Монолог начинал надоедать. К тому же рассказывать историю тому, кто и так ее знал, не имело смысла. Однако майор продолжал говорить.
– Я могу понять то, зачем ты убил несчастную Лену. По всей видимости, она встретила и узнала тебя, подписав себе тем самым смертный приговор. Но зачем было глумиться над телом?! Раскапывать могилу, отрезать у трупа голову и водружать ее на шест в центре двора?! Знаешь, Коля, а ведь мать Лены до сих пор в больнице. После такого зрелища врачи всерьез сомневаются в том, что она останется нормальной. Мне придется убить тебя в любом случае. Простить того, что ты сделал с Леночкой я не смогу тебе никогда.
Букатов остановился в метре от двери.
– Приговор вынесен и будет приведен в исполнение незамедлительно. Простой метод исключения показал, что убийца – ты. Николай Молчанов, который вовсе не погиб при исполнении своего интернационального долга, а превратился в существо, которому нет названия. Мне тоже пришлось стать могилокопателем. После того, как нынешней ночью я побывал на кладбище и убедился в том, что твой гроб пуст, все окончательно встало на свои места. Листок бумаги, на котором ты вновь изобразил кинжал и лилию, передан на дактилоскопическую экспертизу. Вместе с образцами твоих отпечатков пальцев, дружок. Все кончено, Николай! Твой час пробил!
Ударом ноги Букатов распахнул дверь подсобки и несколько раз нажал на курок. Вспышки выстрелов высветили силуэт человека, стоящего у стены. Майор продолжал терзать пистолет и после того, как опустошил обойму. Все пули достигли цели, но маньяк не упал, даже не шелохнулся.
– Что, черт подери…
Букатов вошел в подсобку, коснулся черного плаща, который мирно висел на вбитом в стену гвозде. Помахал рукой, чтобы развеять пороховой дым и посмотрел себе под ноги. На полу лежал предмет, напоминавший размером и формой футбольный мяч, однако не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: это череп. Рядом в живописном беспорядке валялись пожелтевшие кости. Неужели маньяк разлетелся на части? Абсурдность такого предположения заставила Букатова хихикнуть. Что-то он упустил. Что-то в его стройной теории было не так. В цепочке эволюции преступления, совсем как у Чарльза Дарвина в его эволюции видов, не хватало очень важного звена.
Майор присел на корточки у стены. Требовалось начать все сначала. Вновь потянуть за кончик нити и распутать чертов клубок. Букатов закрыл глаза.
– Торжественно обещаю бороться со злом во всех его проявлениях!
Звонкий мальчишеский голос прозвучал в мозгу так отчетливо, что майор вздрогнул. Машина времени или скорее машина памяти перенесла его через десятилетия и вышвырнула в детство. Ферма уже тогда была заброшена, но до окончательного превращения в руины ей было далеко.
– Во всех его проявлениях! – эхом подхватили клятву Лешки Букатова Колька Молчанов и Лена Миловидова.
– Вступая в тайный орден «Лилии и Кинжала» перед лицом своих товарищей торжественно обещаю…
Масонскую клятву придумал сам Лешка, беззастенчиво передрав несколько фраз из клятвы юного пионера. С позиции Букатова-взрослого все выглядело довольно комично, но тогда друзья считали, что поступают совсем как заправские члены секретного братства. Какими одухотворенными были лица Лены и Коли! Наверняка и сам он выглядел также…
Майор открыл глаза и вновь осмотрел подсобку. На этот раз он увидел то, чего не заметил раньше. В дальнем углу стояла лопата. Комья рыжей глины на ней еще не успели высохнуть. Букатов встал, сунул руку в карман плаща и нашел то, что ожидал. Нож с широким лезвием. Идеальное орудие убийства. Им и пользовался Николай. Букатов взялся за лезвие и поднес рукоятку к глазам. Буквы «А» и «Б», вырезанные в пластмассе, могли быть началом алфавита, могли быть чем угодно, но только не инициалами Молчанова.
– «А» и «Б» сидели на трубе…
Стрела боли вновь пронзила висок, достигла мозга и взорвалась ослепительной вспышкой, осветившей все потаенные уголки подсознания.
– Алексей, – простонал майор. – Алексей Букатов! Это мой нож, мать вашу!
Недостающее звено было найдено, но это не принесло майору облегчения. Он отшвырнул нож, прижал ладони к вискам и закружил по подсобке, давя ногами рассыпанные кости. Никакого Молчанова не было. Точнее он был, но не имел к маньяку ни малейшего отношения. Николай Молчанов действительно погиб в Афганистане. Погиб, находясь в здравом уме и твердой памяти. Как и Лена Миловидова. Она догадалась о том, что настоящий маньяк никто иной как Букатов после того, как наведалась на ферму и нашла кости.
– Ты вырыл останки Николая для того, чтобы убедить себя в том, что он жив? – спросила Елена у Алексея при встрече.
Это были ее последние слова. На похоронах Миловидовой присутствовал майор, а ночью на кладбище пришла его вторая, очень любившая страшные шутки сущность. Окончательно спятивший магистр ордена «Лилии и Кинжала»…
Звонок сотового телефона прозвучал подобно трубному гласу. Букатов поднес трубку к уху.
– Ну?
– Товарищ майор! Говорит старший лейтенант…
– Я уже понял! – визгливо выкрикнул майор. – Что произошло? Почему мою больную голову нельзя оставить в покое?!
– Есть результаты дактилоскопической экспертизы…
– Поздравляю!
– Отпечатки пальцев не принадлежат Молчанову.
– Тоже мне открытие! Я знаю, чьи это отпечатки.
– Как?
– Каком кверху!
– Чьи же это отпечатки?
– Мои!
Букатов швырнул телефон в стену и тот разлетелся на десятки пластмассовых осколков.
– «А» и «Б» сидели на трубе, – пропел майор, выходя из подсобки. – На трубе. На ней, родимой.
Он поднял глаза, осмотрел ржавую, оставшуюся от системы поильных аппаратов трубу, вытащил из брюк ремень и соорудил из него петлю.
Перстень опричника
Картинки в журнале, который рассматривал сержант Леонид Потапов, не отличались разнообразием. С глянцевых листов милиционеру призывно подмигивали блондинки и брюнетки. От их пышных, едва прикрытых узкими полосками нижнего белья форм, сначала захватывало дух. Потом наступало пресыщение, и начиналась зевота. Сержант мысленно сравнил жену Клаву с дамочками из «Плэйбоя», поморщился и решил, что каждый сверчок должен знать свой шесток.
От тягостных раздумий Потапова оторвал стон. Он доносился из третьей камеры. В ней дожидались допроса двое урок, доставленных накануне из областного центра.
Татуированные парнишки успели отметиться и в этом городе, попробовав разговорить одну бизнес-вумен с помощью утюга, но слишком увлеклись.