Не отрывая взгляда от одинаковых зданий из бетонных блоков, расположенных в нескольких километрах, Самохин снял с себя всю одежду и облачился в подобие хитона, ядовитого желто-зеленого цвета. До сумерек оставалось несколько часов, но сгустившиеся на небе тучи ускорили наступление вечера. Бледные губы Самохина зашевелились в продолжительной беззвучной молитве, которой где-то вдали вторили трое его единомышленников.
Бережно развязав холщовый мешок, старик вытащил длинный стилет с ручкой в виде змеиной головы. Эту же процедуру проделали Ли, Мулеж и Лютц.
Ровно за минуту до полуночи четверо мужчин вонзили стилеты себе в горло. Невидимые энергетические линии пересеклись в сердце ядерного реактора четвертого энергоблока атомной электростанции. Оператор в белом халате удивленно взглянул на панель управления, где тревожно замигала красная лампочка. Согласно инструкции он снял трубку телефона, на прямоугольном дисплее которого высвечивались десять цифр: 00.00.04.1986.
Коэффициент
Профессор Сергей Купцов прервал вступительную речь посетителя нетерпеливым взмахом руки.
– Если можно, сразу перейдите к сути, уважаемый…
– Иннокентий Васильевич Ладыгин, – отрекомендовался долговязый субъект в поношенном сером плаще. – Да. Конечно. Прямо к сути.
Он начал было развязывать тесемки своей картонной папки, но, прервав это занятие, снял очки и принялся шарить по карманам. Купцов, с все нарастающим раздражением, следил за тем, как Ладыгин протирает стекла очков скомканным платком и, мысленно проклинал лаборантку Светочку, которая уговорила его принять этого, сдвинутого по фазе, прожектера.
В постели юная помощница профессора была, безусловно, хороша и только поэтому пробилась на университетскую кафедру аналитической геометрии. С мозгами же у девчушки было куда сложнее. Купцов сильно сомневался в том, что его шалунья-любовница сумеет отличить катет от гипотенузы. Однако ради пышной груди и длинных ног, он был готов терпеть все Светкины капризы и типов вроде этого Иннокентия.
Последний, наконец, водрузил очки на нос и развязал папку.
– Дорогой Сергей Викторович! Вы, конечно, будете смеяться, но перед вами простой учитель математики, который смог справиться с задачами неподвластными Пифагору и Евклиду!
– Зачем же смеяться? – профессор сумел сдержать улыбку. – Гении живут и в нашем прагматичном двадцать первом веке. Так в чем же заключается ваше открытие?
Сергей Викторович очень надеялся на то, что учителишка начнет нести ахинею о вечном двигателе и тогда появится шанс спровадить его на кафедру физики. Однако первые слова Ладыгина не оставили от надежды камня на камне.
– Квадратура круга, трисекция угла и удвоение куба! – громогласно выдал учитель, воздев руки к потолку. – Три геометрические проблемы, над которыми человечество безуспешно бьется не один десяток столетий, наконец-то решены!
– Вам, значит, повезло? – Купцов вспомнил студенческие годы, когда сам грешил попытками доказать равенство периметров квадрата и вписанной в него окружности. – Очень занимательно.
– Секундочку! – Ладыгин бережно разложил на столе извлеченные из папки листы. – Полюбуйтесь! Не занимательно, а ошеломляюще!
Взглянув на бумаги, испещренные формулами и чертежами, профессор удивился каллиграфическому почерку и аккуратности построений, которые так не вязались с неряшливым обликом Иннокентия Васильевича. Да и вычисления, на первый взгляд были безупречными.
Неожиданно для самого себя, Сергей Викторович уселся в кресло, вооружился ручкой и углубился в числовые джунгли. Он даже не перестал обращать внимание на немузыкальное мурлыкание Ладыгина, который бесцеремонно разгуливал по кабинету, насвистывая назойливый мотивчик. С каждой минутой профессор нервничал все больше и несколько раз вытирал ладонью вспотевшую лысину. Через полчаса проверка была закончена.
– Итак, Иннокентий Васильевич…
– Ни слова больше! – Ладыгин фамильярно хлопнул Купцова по плечу. – Десять процентов и соавторство!
– Не понял?
– Дорогой профессор, я предлагаю десятую часть Нобелевской премии за то, что вы поможете поведать миру о моем открытии. Я мог бы справиться и самостоятельно, но, к сожалению, не имею связей в научных кругах и, следовательно, потеряю массу времени.
Что касается соавторства, то вынужден настаивать на том, чтобы моя фамилия стояла на первом месте. Надеюсь, аы не будете против?
От хохота Сергея Викторовича разве что не задрожали стены. Так заразительно и от души профессор не смеялся давно. Ошеломленный автор открытия смотрел, как Купцов вытирает выступившие на глазах слезы.
– Иннокентий Васильевич! Да будет Вам известно, что свою докторскую диссертацию я защитил почти двадцать лет назад и заморочить мне голову очень трудно. Ваши расчеты безупречны, за исключением одного малюсенького…
– Коэффициента! – Ладыгин обнажил в улыбке желтые то ли от табака, то ли от отсутствия должного ухода зубы. – Я знал, что вы о нем обязательно спросите. Смею уверить, что данное число является такой же константой, как «пи»! Именно в коэффициенте сжатия пространства и заключается суть моего открытия! КаэСПэ прекрасно вписывается в квадратуру, трисекцию и удвоение!
– Хотелось бы хоть краешком глаза увидеть этот загадочный коэффициент. Я, честно говоря, сильно сомневаюсь в его существовании.
– Ваше право, – нахмурился Иннокентий Васильевич. – Однако показать эти расчеты сейчас я не могу. Поймите, я ни секунды не сомневаюсь в вашей добропорядочности, но… Небольшая перестраховка не помешает. Как-никак речь идет о величайшем, способном вывернуть наизнанку все постулаты аналитической геометрии, открытии!
Профессор встал с кресла и пожал плечами.
– В таком случае советую поискать другого соавтора.
– Я посвящу вас в свою тайну после того, как об открытии станет известно хотя бы в университете, клянусь!
– Не смею больше вас задерживать, – Купцов указал Ладыгину на дверь. – До свидания и всех благ.
– Хорошо, – учитель тяжело вздохнул и сунул руку за пазуху. – Я покажу. Разумеется не формулу и коэффициент. Моя скрытность, профессор объясняется весьма просто: судьба не была столь благосклонна ко мне, как к вам. А ведь мы вместе заканчивали физмат, причем я учился гораздо лучше…
– Искренне сочувствую, Иннокентий Васильевич. И все-таки у меня полно дел.
Прямоугольная коробка, которую Ладыгин вытащил из внутреннего кармана пиджака, напоминала размером и формой портсигар. Она была сделана из пластмассы, очень похожей на слоновую кость и покрыта затейливой резьбой.
Учитель нажал на какую-то кнопку. Крышка коробки со щелчком открылась, и профессор увидел на ее внутренней стороне пентаграмму из тонких полосок желтого металла. Через считанные секунды Ладыгин захлопнул крышку и спрятал свое сокровище в недра пиджака.
– Я никогда не расстаюсь с этим. Здесь заключен весь смысл моей жизни и гарантия будущего счастья на этом свете.
Профессор не мог не признаться себе в том, что уже один вид коробки его заинтриговал и вызвал доверие к ее владельцу. Для ученого, привыкшего оперировать математическими понятиями, все это было более чем странно.
– Мне надо подумать и еще раз все проверить, – Сергей Викторович ободряюще улыбнулся учителю. – Обещаю, что на днях мы опять все обсудим и вынесем окончательный вердикт. Вы оставите мне свой телефон?
– У меня нет телефона. – Ладыгин собрал листы в папку и вручил ее профессору. – Я позвоню сам.
Посетитель ушел, а Купцов задумчиво взглянул на массивное бронзовое пресс-папье в виде сфинкса.
– Ну, человек-лев, каким будет твое мнение?
Сфинкс ничего не ответил. Профессор закурил и во второй раз начал штудировать ладыгинские расчеты трех главных задач геометрии.
Стрелки настенных часов показывали половину седьмого, когда в кабинет без стука вошла Светочка.
– Ох, и надымили, Сергей Викторович! Да и заработались допоздна…
– Ты лучше скажи, где сегодняшнее сокровище отыскала?