Келя встречали со слезами и благоговением, от которого у него начинали потеть ладони. Люди то и дело выкрикивали его имя, совали в руки еду, клали к ногам подарки. Кель пытался отказываться, но селяне проворно пятились, мотая головами и оставляя подношения на месте. Одна женщина даже притащила козу. Животина упиралась, не желая становиться подарком капитану королевской гвардии.
– Ну нет! – прорычал Кель. – Я солдат. Зачем мне коза?
Скотина жалобно заблеяла, и женщина взглянула на Келя так, словно он ее ударил. Голова дарительницы была замотана платком из добротной мягкой ткани, бледно-зеленый цвет удачно отражал солнце. А Саша как раз отдала свое покрывало.
– Если хочешь, лучше подари мне этот платок. А козу оставь себе.
– Но коза лучше!
– Я не хочу козу! Я хочу платок. И еще два таких же, других цветов. И три платья. Примерно твоего размера. И туфли. Дамские.
Кель потянулся за кошельком, но жители деревни, воодушевленные его пожеланиями, уже бросились врассыпную. Женщина счастливо улыбнулась, кивнула и застенчиво стянула с головы платок. Ее волосы оказались черны, как Сашины глаза, и мысли Келя немедленно вернулись к их утреннему разговору. Саша не принадлежала Квандуну.
Он вытащил пригоршню мелочи, и его тут же окружили торговцы с покрывалами, платьями, украшениями и туфлями, которые подошли бы высокой стройной женщине. Кель сразу отмел бесполезное – украшения и обувь, обещавшую развалиться после второго шага, – и грубовато уточнил свои требования. Ткани нужны светлые, чтобы отражать жаркие лучи солнца, и подходящие по цвету к Сашиными волосами. Они должны быть легкими в уходе и мягкими, чтобы не натирали кожу. Он никогда прежде не выбирал одежду для девушки и в итоге потратил больше, чем обычно за месяц, – просто чтобы закрыть вопрос раз и навсегда. Двое мальчишек охотно согласились поработать носильщиками за монетку, но не успел Кель покинуть площадь, как его окликнул старейшина по имени Байрон – брат покойной Мины.
– Капитан! – позвал Байрон, чьи необъятные телеса мешали ему угнаться за Келем.
Тот резко остановился и велел мальчишкам не ждать его, а сразу бежать к Сашиному дому и отдать покупки женщине, которая там живет. Похоже, они ее отлично знали – один паренек пробормотал что-то про «красную ведьму» – и послушно затрусили прочь, торопясь выполнить поручение.
– Мы так благодарны, ваше высочество, – просопел Байрон, слегка поклонившись Келю. – Люди Солема никогда этого не забудут.
– Будь моя воля, я бы оставил вас всех гнить на солнце. – Разумеется, титул Кель проигнорировал. – Ваша благодарность неуместна. Вы в долгу только перед Сашей.
– Я отдаю ее вам, – поспешил заверить его Байрон, великодушно разводя руками.
– Вы… отдаете ее мне? – бесцветно повторил Кель.
– Она может вам пригодиться, – с готовностью продолжил старейшина. – А моей сестре служанка больше не нужна.
– Вы говорили, она провела с вами три лета. Как она сюда попала?
– Я ездил в Фири от имени лорда Квандуна. – И Байрон надулся от гордости. – В то время там яблоку было негде упасть от беженцев. Ну, вы знаете. Я приметил ее на аукционе среди десятка рабынь из Килморды. Она казалась… пустой. Как чистый лист. Другие женщины кричали, плакали, а эта стояла, что твоя стена. Я счел это полезным, так как искал компаньонку для сестры и не хотел сложностей.
Одно упоминание Фири заставило Келя напрячься.
– Мне не нужна рабыня, – сказал он. – Вы отпустите Сашу на волю. Отдадите ей дом вашей сестры. И обеспечите девушке безбедное существование.
– Здесь ей будет небезопасно, – смущенно запротестовал Байрон.
– Вы влиятельный человек. Позаботьтесь об этом.
Байрон с трудом сглотнул и кивнул.
Саша с улыбкой поблагодарила Келя за присланные свертки, но улыбка поблекла, стоило ей услышать, что он уезжает.
– Твой дом здесь. Отныне ты служишь только себе. – Кель опустил на стол мешочек с золотыми монетами. – Это тебе, и потом будет еще. Я позаботился.
Саша вскинула на него темные, проницательные глаза, и Келя охватило смятение. Она не спорила, не пересчитывала деньги – лишь молча смотрела, как он уходит. И хотя она больше не просила забрать ее с собой, Келя с каждым шагом все сильнее одолевало чувство вины.