– Вы сказали – все жизненно необходимое, – подал голос Тони Тредголд. – Курево и бухло включено?
– Нет! – отрезал Грайс, стряхивая на пол сигарный пепел. – Отличный шанс бросить.
– Констебль, – заговорила королева, – мой муж – пациент интерната Фрэнка Бруно. Он зависит от моих посещений…
Мэннинг отмел невысказанную просьбу королевы взмахом руки в черной перчатке. Ему не терпелось выбраться на свежий воздух из затхлого невентилируемого холла, набитого нездоровыми людьми.
Когда Уильям спросил Грайса, нужно ли тому утром на работу, а остальные начали ссылаться на запись к врачу и занятия в школе, Грайс потерял терпение.
– Вы слышали, что сказал мистер Мэннинг! – заорал он. – Вам нельзя выходить из переулка Ад семь дней и семь ночей. Претензии не ко мне, а к ней!
Он зыркнул на Камиллу, вспомнив злую перепалку с Мэннингом, который днем предупредил, что контракт на дальнейшее обеспечение порядка в Цветах могут заключить и не с ним. Конвоировать Чарльза и Камиллу до дома Грайс приказал Дуэйну Локхарту велев, если возникнут трудности, «как следует угостить их тазером».
Выйдя на предутренний холод, Чарльз и Камилла увидели дожидающихся собак. Тоска и Фредди радостно запрыгали вокруг Камиллы, едва не сбив ее с ног.
– Рады меня видеть, сладкие? – умилилась Камилла.
Лео прижался головой к бедру Чарльза и проскрипел:
– Я рад, что она вернулась.
Чарльз сказал:
– Рад, что она вернулась, а, Лео? Рад, что вернулась, а, малыш?
– Я уже сказал, что рад, – проворчал Лео. – Тебе все нужно повторять?
Чарльз обратился к Дуэйну:
– А нельзя ли снять с моей жены наручники?
– Извините, мистер Виндзор, но их придется оставить, пока она не окажется дома, – ответил Дуэйн.
– В общих чертах я понимаю, за что наказали меня, но за что должны страдать все жители переулка? – недоумевала Камилла.
– Это коллективное наказание, – объяснил Чарльз. – Разве ты не сталкивалась с этим в школе?
Камилла мысленно вернулась в школьные годы. Как же прикольно тогда было. Учителя сплошь очаровашки, не парили мозг, если кто‑нибудь путал эти подлые южноамериканские столицы.
Проходя мимо лавки мистера Анвара, Камилла заметила, что прежняя вывеска «Все за фунт» сменилась новой: «Все за фунт у Грайса».
– Пора кому‑нибудь донести на этого ушлого Грайса в антимонопольный комитет, – проворчал Чарльз.
– Забавно с этим Антимонопольным комитетом, – сказал Дуэйн. – Он имеет монополию на борьбу с монополиями, да?
– Грайс скоро поставит здесь свою статую, – не унимался Чарльз.
– Из чистого золота, в сквере, – рассмеялась Камилла.
– Школьников будут туда водить петь славословия, размахивая грайсовскими флажками. Иногда… мне кажется… что мы… ну… э… сами того не понимая, скатываемся к диктатуре.
– Тише, – шепотом предупредил Дуэйн.
Он поймал взгляд Чарльза и легким наклоном головы и движением брови указал на купу деревьев, мимо которых они шли.
Тоска протявкала Лео:
– Я‑то думала, почему телефонный мастер подрезает деревья. Теперь понимаю.
Лео сунул нос Тоске под хвост.
– Я тебя люблю. Тоска. Ты такая умная.
Тоска обежала Лео и, встав на задние лапы, тоже понюхала у него под хвостом. Фредди сделал вид, что не заметил этих публичных знаков нежности, но внутри у него все так и кипело от ревности. «Эх, не вымотайся я так, – думал он, – на раз вырвал бы глотку этому Лео». Прежде Фредди считал, что сумеет жить в браке на троих, но, видно, ошибался. И теперь он поклялся избавиться от Лео, который, в конце концов, просто жалкая дворняжка, между тем как сам Фредди способен проследить свою родословную до глубины веков.
Едва Дуэйн оставил их, Чарльз и Камилла упали друг другу в объятия. Затем, к несказанному отвращению Фредди, отправились в спальню и занялись любовью.
Фредди лежал под дверью спальни, слушая вопли страсти и нежные вздохи. Когда ему показалось, что пара приближается к пику, он с яростным лаем бросился на дверь и ломился в нее, пока дверь не распахнулась и Камилла, голая и красная, не отвесила ему пинка, от которого Фредди полетел до самого подножия лестницы. Едва поднявшись на лапы, он оскалился.
– Что с тобой, Фредди? – крикнула Камилла.
Из глотки Фредди вырвался утробный рык:
– Придет день – ты пожалеешь об этом, женщина.
24
С плакатов на автобусных остановках на зрителя кидался огромный слюнявый и клыкастый ротвейлер, роняющий пену из пасти. Так началась антисобачья кампания. В ролике, снятом по заказу правительства, стая одичавших псов мчалась по безлюдному пригороду. За кадром шла зловещая музыка и потусторонний голос объявлял: «Они убивают. Они калечат. Они разносят болезни. Собаки заполонили землю».