– Фредди, а ну прекрати! – завопил Чарльз и, схватив пса за ошейник, швырнул на пол.
– Почему ты выделяешь Фредди?! – возмутилась Камилла. – Они все трое дрались.
– Потому что этот гаденыш сам по себе, – сказал Чарльз.
– Неправда, он славный малыш.
Фредди лежал на спине у ее ног и жалобно поскуливал.
– Ты его ушиб, – упрекнула мужа Камилла.
– Любой дурак, имеющий глаза, увидит, что он притворяется, – возразил Чарльз.
– Не говори ерунды. – Камилла наклонилась и бережно взяла Фредди на руки. – Собаки не умеют хитрить, бедняжка вправду ушибся.
– Да Фредди артист почище Лэсси, – залаяла Тоска.
– Тихо, Тоска! – прикрикнул Чарльз.
– Чего это ты нападаешь на моих собак? – вскинулась Камилла.
– Потому что твои собаки подлые вредители. Мне вот не приходится школить Лео.
Лео спрыгнул с дивана, встряхнулся, потянулся и, притрусив к Чарльзу, потерся головой о его бедро.
– Идем, Лео, – позвал Чарльз, – займемся с тобой мусорным контейнером.
Камилла подошла к окну и вместе с Фредди стала наблюдать за борьбой Чарльза с мусорным контейнером. Крышка контейнера то и дело распахивалась, словно огромная зевающая пасть, и мусор вываливался и разлетался по дороге.
Беверли Тредголд постучалась в заднюю дверь, крикнув:
– Всего лишь я!
На ней был розовый спортивный костюм и новые с виду белые кроссовки.
– Я опять побираться, – сообщила она. – Не продашь баночку собачьего корма, а, Кэм? Тони пугает, что будет кормить Кинга этим фаршем в жестянках, который мы получаем в пайке.
– Мне страшно жаль, Бев, но у нас и своим‑то не хватает.
– Этот сраный Кинг разорит нас дотла, – пожаловалась Беверли. – Он меня уже достал, мать его за ногу. Но хорошо, что хотя бы твоей головной боли у нас нет.
– Это какой? – удивилась Камилла. – У меня их так много.
– А какую собаку оставить, а каких двух на мыло, – радостно пояснила Беверли.
И тут же рассказала Камилле про готовящийся закон об ограничении собак, и это было все равно что бросить гранату в дом, где загорелась сковорода на плите. И то, что Чарльз уже выказал свою волю, выделив Лео и отбросив ее собак, не удивило Камиллу. В конце концов, Чарльза смолоду учили дворцовым интригам.
– Это как в том кино, «Выбор Софи», где Мерил Стрип надо выбрать из своих детишек, – подытожила Беверли, поглядев на Фредди, потом на Тоску, потом снова на Фредди.
Камилла вспомнила фильм и вздохнула:
– Я дико ревела. Просто в шоке была.
– Так кого из них думаешь оставить? – спросила Беверли.
Фредди и Тоска с тревогой ждали ответа.
– Да как тут можно выбирать? – воскликнула Камилла. – Фредди такой чудесный мужичок, и Тоска совершенная лапочка.
– А Лео? – спросила Беверли.
– И Лео славный, конечно. Большой добряк.
– Но он вообще‑то Чарльзов пес, так ведь? – вкрадчиво спросила Беверли.
Когда вернулся Чарльз, Камилла ничего не сказала ему о визите соседки и не призналась, что в курсе готовящихся ограничений для собачников. Она видела, что Чарльз не в духе и чем‑то озабочен. И понимала: он страшится объявить ей, что им придется выбрать, какой из трех собак жить, а каких двух обречь на гибель. Ведь Камилла не умела смотреть неприятностям в лицо. Тогда жизнь становилась реальной, а ей больше нравилось жить в призрачном мире самообмана.
Все три собаки стали необычайно смирными и даже послушными. Камилла пораньше легла спать, оставив дверь спальни отворенной, чтобы Фредди и Тоска могли войти и выйти когда захотят.
Чарльз остался внизу и вечером сел к маленькому бюро написать ответ Николасу Сомсу.
Мой добрый старый друг,
Не могу передать, как рад я был твоему письму. Бывает, уже отчаешься получить весточку в ответ на многочисленные письма, которые я отправил тебе и многим другим людям.
Мы с Камиллой сокрушительно здоровы и бодры. Кажется, мы процветаем на своих бедствиях, хотя на то, чтобы быть бедняком, уходит немало сил и времени. Ужасная куча бумаг и всякой бюрократической бессмыслицы, через которую нужно пробиться, чтобы получать государственное пособие. Впрочем, я всегда тосковал по простой жизни, и вот теперь я ее получил, так что грех жаловаться.
Камилла сейчас под домашним арестом за несоблюдение нескольких статей соглашения о пребывании в зоне изоляции, которое она подписала. И я, и все наши соседи по переулку Адеборо (здесь мы привыкли называть его переулком Ад) понесли коллективное наказание. Мою бедняжку грызет совесть, и она уверена, что все и каждый поносят ее.
Признаюсь тебе, Ник, я несколько обеспокоен будущим. Мама заговорила об отречении, и, если быть безжалостно честным, перспектива стать королем вселяет в меня тревоги и отчаяние.