Венера взломала колпачок на банке смазки и подобрала кисть.
— Но теперь, когда нация Буридана возвратилась, лошади — наша ответственность. Есть издержки... похоже, не меньше дюжины великих наций взяли на себя заботы о той или иной части поместья Буриданов. Часть — наши арендаторы, которые не платили ренту столетиями. Остальные — как клан Гвиневера — заботились о лошадях. Тут необъятная паутина отношений и зависимостей, и у нас чуть меньше недели, чтобы все это привести в систему.
Гарт задумался.
— Первым делом, — наконец сказал он, — вам нужно поднять сюда наверх жеребенка-другого и вырастить их в усадьбе. — Он состроил гримасу в ответ на ее выражение лица. — Я знаю, что я только что сказал, но это важный символ. Кроме того, эти комнаты будут переполнены людьми, только дайте им шанс. Почему не выделить сейчас несколько для лошадей?
— Подумаю об этом.
Они расчистили место за стеллажом, и придвинули его к стене. Стеллаж удачно вписался поверх дыры. Они отошли полюбоваться на свою работу, и Гарт сказал:
— Смешная штука время, знаете ли. Оно смывает гнев и ненависть. Но оставляет нетронутой любовь.
Она подхватила его под руку.
— Ах, Гарт, вы такой сентиментальный. Вам никогда не приходило в голову, что именно поэтому вы и угодили в Большой Спайр, где прозябали, роясь тут и там последние двадцать лет?
Он поглядел ей в глаза:
— Честно говоря, нет. Мне это никогда не приходило в голову. Если что, я бы сказал, что я угодил туда потому, что не любил достаточно крепко, не потому, что слишком крепко любил.
Она вздохнула:
— Вы безнадежны. Хорошо, что я здесь, чтобы позаботиться о вас.
— А я-то думал, что это я забочусь о вас.
Они покинули погреб и вновь вернулись в строительный бедлам, охвативший особняк.
Той ночью начались головные боли.
Венера точно знала, что происходит, она уже страдала раньше от таких болей. Весь день ее беспокоила челюсть; как будто в глотке встала железная лапа, тянущаяся к черепу, стискивающая его. Около обеда у нее в глазах появилось странное бесформенное пульсирующее пятно, и медленно расширялось, пока она не перестала видеть что-либо вообще. Она ретировалась в спальню и стала пережидать.
Долго ли будет длиться этот приступ? Приступы могли продолжаться несколько дней, а у нее этих дней не было. Венера расхаживала туда-сюда, спотыкаясь, гадая, достаточно ли будет просто отоспаться. Но нет, у нее горы бумажной работы впереди, а времени нет.
Она вызвала Гарта. Увидев ее и бросившись к ней, он воскликнул:
— Вы же белая, как новая стенка!
— Неважно, — сказала она, отстраняясь от него и забираясь на кровать. — Принесите бухгалтерские книги. Это просто головная боль, у меня бывает. Я нездорова, но нам нужно разобраться в этих бумагах.
Он начал в подробностях зачитывать различные контракты Буридана. Каждое слово отдавалось в ее голове крохотным взрывом. Венера пыталась сконцентрироваться, но через десять минут неожиданно перегнулась через край кровати, и ее вырвало.
— Вам надо поспать! — Его руки взяли ее за плечи. Гарт осторожно уложил ее обратно в кровать.
— Не будьте смешны, — пробормотала она. — Если мы в этой чуши не разберемся, то не сможем убедить совет, и они нас обоих вывезут на телеге в цепях. — За левым глазом расцвел цветок мучительной боли. Несмотря на всю свою браваду, Венера осознавала, что ей придется валяться в постели до тех пор, покуда мигрень не соизволит ее отпустить.
Гарт притушил лампы и ходил на цыпочках, в то время как она валялась как сломанная кукла. Далекий стук молотков звучал так, как будто стучали в ее собственной голове, но остановить ремонт она не могла.
Наконец пришел сон, но она проснулась с тенью боли, и стоило Венере пошевелить головой и открыть один глаз, как боль принялась за нее всерьез. Все так, как и ожидалось. В этих головных болях была виновата пуля: раздробив ей скулу, она проехалась по каким-то контактам внутри венериной головы, и теперь в тяжелейшие из моментов на нее из засады накидывались муки. Прежде у нее всегда имелась безопасная гавань домашней спальни, куда можно было отступить — путешествие на «Ладье» милосердно обошлось без подобных эпизодов. Она пользовалась приступами для потакания худшим чертам характера: нытья, обвинений, оскорбления любого, кто случался рядом, и требований угождать всякой ее прихоти. Она утопала в жалости к себе, давая всем понять, какая она несчастная жертва судьбы, и что никто и никогда не чувствовал таких страданий, которые она храбро переносит.