— И снова я скажу: с чего нам доверять вам? Если в буридановской Башне есть, как вы говорите, доказательства... если вы даже дадите нам туда добраться раньше, чем к нам нагрянет полиция... Слишком много «если», мисс Трейс-Гайлс.
— Я набросаю вам прямо сейчас записку, — пообещала она. — Для ночной смены у лифтов, чтобы позволили вашим людям спуститься в Башню Буридана. Вы можете сделать это прямо сейчас, и отпустить меня после того, как убедитесь в моей правдивости.
— И быть запертыми там, когда с вас сдернут маску?
Это для Венеры было уже слишком.
— Тогда забудь обо всем, ублюдок! — завопила она на него. — Давай, убирайся! Я так и поняла, что ты слишком заигрался в романтического революционера-вожака. Иди и пожертвуй жизнями еще нескольких своих друзей, чтобы убедить остальных, что вы и правда что-то делаете. Да, и взорви немного женщин и детей для ровного счета, я уверена, ты почувствуешь себя лучше — или начинай свою проклятую войну и убей десять тысяч невинных, мне все равно! Только проваливай с глаз моих!
Лицо Брайса потемнело от гнева, но он не шелохнулся. Наконец он подобрался к ней с насупленным видом. Венера ответила яростным взглядом.
— Принесите этой женщине какой-нибудь бумаги, — сказал он. — Вы напишете эту записку, — продолжил он хриплым голосом, — и мы посмотрим, что найдется в Башне Буриданов.
Улицы со времен его детства не изменились. Гарт Диамандис шагал знакомыми путями, но после такого долгого отсутствия он словно бы видел их впервые. Его город-колесо, официально известное как Колесо 3, многие столетия звался Хаммерлонгом. Его диаметральная поперечина, сделанная из клепаного железа, протягивалась почти на милю, и внутренняя поверхность колеса, на которой расположились здания, была шириной почти в половину длины диаметра. Оно крутилось уже пятьсот лет. За это время украшенные гаргульями здания Хаммерлонга перестраивались десятки раз — кроме тех их частей, где жили самые большие упрямцы, которых все устраивало. Новые сооружения вздымали свои контрфорсы над выступами старых по мере того, как население росло, потом сокращалось и снова росло. Колесо ремонтировалось, укреплялось, переоборудовалось и шло вразнос из-за несбалансированности веса так часто, что его постоянные скрипы и стоны стали для его населения как бы музыкальным фоном. Все пропиталось запахом ржавчины.
Ограниченные в пространстве, горожане колеса втискивали новые здания между стоящих; завинчивали их спиралью внутрь и наружу обода; новое перерастало изначальное. Обтекаемого вида башни, как лезвия ножей, свисали ниже обода, их самые нижние этажи растягивал почти двойной вес, а ярусы жилищ над головами смыкались, погружая улицы в тень. Так выстроился второй уровень проспектов, а затем и третий — ведь сила тяжести все время уменьшалась. Винтовые лестницы, канаты подъемников, древние спицы колеса в осыпающейся ржавчине и протекающие трубы — все завязывалось вместе в узел близ окутанной дымом оси. Там же, как рой мух, кучковались корабли и челноки.
Хаммерлонг, казалось, был специально приспособлен для того, чтобы скрываться в нем, и население как раз этим и занималось. В конце концов, большинство было гражданами наций, обосновавшихся на Большом Спайре, так что они принесли с собой в город паранойю этого мирка. Те, кто родился на Хаммерлонге и других колесах, были более открыты, но они составляли отдельный класс и пользовались меньшими правами в собственных городах. Предоставленные собственному усмотрению, они развили теневую экономику и культуру в аллеях, шахтах-воздуховодах и технических ходах многоуровневого города.
Гарт шел по улице третьего яруса, когда ностальгия навалилась на его в полную силу. Ему пришлось остановиться, воображение заполняло пробелы в толпах, сновавших туда и сюда, словно множество черных муравьев. Ему виделись юные денди его молодости, важничающие и отставляющие ногу, чтобы были видны пистолеты; молоденькие девицы, облокотившиеся на перила балконов высоко вверху, подчеркнуто делали вид, что их не интересует происходящее на улице. Этими дорогами Гарт или гулял, или пробегал, или улепетывал десятки раз.
Он знал, что часть его бывших земляков умерли, некоторые принялись стали примерными семьянинами и отреклись от своей юности. Прочие же... Тюрьмы были по-прежнему полны, как рассказал ему этим утром один из новых плотников Венеры Фаннинг. И если знать, куда смотреть и как читать... Вон там, да, он видел тонкие каракули граффити на стене в десяти футах за парапетом. Сделанные мелом, они были почти не видны, если только не искать специально. «Отменить Эдикт №1», — говорили остроконечные буквы.