— С чего ты это взял? — Спросил Нэш.
— Потому что я определенно самый веселый. Так что я буду папочкой, ты папой, Нэш. Киан — это папа, а Сэйнт — это… Отец.
Я фыркнул от смеха, когда Сэйнт нахмурился, скрестив руки на груди.
— Почему это меня нужно называть так официально? — спросил он с той ноткой богатого мальчика в голосе, которая ясно давала ответ на его чертов вопрос.
— Осторожно, отец снова не в духе, — прошептал я, прикрыв рот рукой, как будто пытался убедиться, что Сэйнт не услышит, хотя он явно мог.
— Отвали, — пробормотал он, нахмурив бровь так, что мне стало немного не по себе. Я знал, что меньше всего он хотел быть олицетворением страха для нашего сына и что он беспокоился о том, что в нем слишком много от своего отца, чтобы помешать этому случиться.
— Хорошо, — сказал я, вставая и хлопая рукой по его плечу, оставляя угольные следы на его коже. — Как насчет того, чтобы ты был папой? Это мило. Большой старый папа-медведь.
Я подтолкнул его локтем, и улыбка тронула его губы.
— Я не испытываю к этому ненависти, — признался он, и Татум просияла, глядя на меня. Может быть, я уже разобрался с отцовскими штучками «я разнимал драчунов и делал Сэйнта счастливым», с ребенком было бы не сложнее справиться, чем с ним… верно?
Я придвинулся ближе к кровати, и Татум поудобнее переместила малыша, пододвигая его ко мне, завернутого в мягкое голубое одеяльце — Сэйнт упаковал целых две сумки для ребенка, одну на случай, если родится мальчик, другую — на случай, если родится девочка. Не то чтобы я позволил бы ему выбросить это розовое одеяльце. Цезарь был достаточно уверен в своей мужественности, чтобы укрыться розовым.
Я протянул руку, чтобы провести пальцами по головке ребенка, но Сэйнт поймал меня за локоть прежде, чем я успел это сделать.
— Вымой руки, — процедил он, и я мог бы обидеться, если бы мои пальцы не были в черных пятнах от набросков, которые я делал, поэтому я просто закатил глаза и пересек комнату, чтобы выполнить его указания.
Я повернулся обратно к кровати и обнаружил, что Блейк стоит у меня на пути, хватая за край моей рубашки и дергая.
— Тебе нужно прижаться к нему кожа к коже, — сказал он. — Это связь и прочее дерьмо.
Очевидно, он залпом прочитал гребаное руководство, которое нам дали на тех дородовых занятиях, и теперь собирался контролировать на микроуровне все, что мы делали с Цезарем, чтобы убедиться, что мы все получили полноценный опыт общения с ребенком, чтобы у него был наилучший старт в жизни. Я действительно не мог высказать никаких претензий по этому поводу, поэтому просто стянул рубашку через голову и бросил ее на стул, на котором ранее сидел, прежде чем снова подойти к Татум в постели.
— Почему даже после всего, что мы пережили, я чувствую себя совершенно не в своей тарелке рядом с этим крошечным человечком? — Пробормотал я, подходя и становясь над ней, проводя пальцами по ее волосам и целуя в макушку.
— Я думаю, мы все очень перегружены, — сказала она, устало улыбаясь. Она была чертовым воином на протяжении двадцати семи часов, которые потребовались Цезарю, чтобы прийти в этот мир, и я никогда этого не забуду. Эта женщина, лежащая прямо передо мной, была намного больше, чем королева. Она была чертовой богиней. На самом деле, я был почти уверен, что все женщины были такими. Они могли создавать жизнь и выжить в процессе создания совершенного маленького творения в этом мире. Между тем, я был здесь с членом, который, по сути, просто посадил семя, а затем завис там в ожидании следующего раунда посева семени. Почему мужчины думали, что они правят миром? Мне было совершенно ясно, что женщины заслуживали эту награду. — Но я знаю, что ты будешь потрясающим отцом, Киан. Все вы будете. И представь насколько Цезарю повезло, что у него нас так много?
Я чувствовал, что остальные наблюдают за мной, когда Татум откинула с себя одеяло и поднесла ко мне маленький комочек неприятностей. Я потянулся к нему, обхватив его маленькую головку одной рукой и заключив в свои татуированные объятия, позволив ему отдохнуть у меня на груди, пока я просто смотрел на него.
Что-то в моей душе расширилось, когда он пошевелился и издал негромкие звуки, его рот открывался и закрывался, как будто он надеялся получить еще молока, и я слегка побаюкал его, чтобы успокоить.
Я отвернулся от наблюдающих глаз остальных и подошел к окну, двигаясь так, чтобы мягкий солнечный свет падал на нас, и улучил момент побыть наедине с нашим сыном, когда мое сердце наполнилось эмоциями и любовью, и все как-то изменилось в моем сознании.
— Привет, маленькое адское создание, — пробормотал я, поглаживая его мягкие волосы и наблюдая, как он приоткрывает глаза. Я знал, что он еще не мог разглядеть меня как следует, но когда я посмотрел в эти знакомые голубые глаза, а он обхватил своей крошечной ручкой мой большой палец, я понял, что готов разорвать мир на части ради него. Он был чем-то совершенно чистым, нетронутым и более любимым, чем он мог себе представить.