Я подозрительно посмотрела на него.
— Но что, если я сделаю это и жизнь все равно будет плохой? То же самое, что и упасть с дерева.
— Тогда тебе придется драться, детка, — яростно сказал он. — Потому что жизнь иногдабудет плохой. Она будет испытывать тебя, давить, и ты захочешь сдаться, но если ты это сделаешь, оно высосет из тебя каждую каплю счастья, пока ничего не останется.
— Я не хочу этого, — пробормотала я.
— Так сражайся, — прорычал он, его глаза вспыхнули. — Сражайся с духом воина, который, я знаю, живет в тебе. Сражайся за хорошие дни. Борись, чтобы быть сильнее всего, что мир бросает в тебя, борись за то, чего ты хочешь. Всегда, Татум, всегда. Потому что никто, кроме тебя, не может сделать твою жизнь такой, какой ты хочешь ее видеть.
— Но как мне узнать, чего я хочу? — Спросила я тихим голосом. Иногда мир казался слишком большим, как будто в нем было слишком много дверей и окон, и я не знала, через какие из них пройти.
Мне нравились солнце, море и игры с сестрой. Мне нравились бургеры без маринованных огурцов и глупые смайлики вроде кальмаров и картофеля. Но я не знала, чего хочу от жизни. Вопрос был слишком серьезным. Ответов было слишком много. А у меня не было ни одного.
Папа понимающе улыбнулся мне.
— Ты поймешь это, когда найдешь.
— Но что, если нет? — Смущенно спросила я.
Его улыбка погасла.
— Тогда ты поймешь, когда потеряешь это.
— О, — выдохнула я.
— Но мир полон вторых шансов, малышка, — пообещал он. — Ты можешь все исправить. Любую ситуацию. Какой бы плохой она ни была. Все может снова стать хорошо. Я клянусь в этом. Ты просто должна быть достаточно храброй, чтобы пройти через ад. Не соглашайся на меньшее. Ты здесь не для того, чтобы кланяться миру, красавица моя, ты здесь для того, чтобы заставить мир склониться перед тобой.
Я проснулась так, словно поднималась из самых глубоких и темных вод. Мои веки были слишком тяжелыми, чтобы их поднять, и раздался знакомый скрежет кондиционера, когда волна прохладного воздуха коснулась моей щеки. Мои губы пересохли, и я попыталась пошевелить языком, чтобы смочить их, но успокоительные все еще держали меня в своих тисках.
Послышалось жужжание, затем дверь открылась, и в комнату ворвались голоса.
— Мне жаль ее, — пробормотал мужчина.
— Мне — нет, — ответил другой. — Мир превратился в дерьмо, Алан, и я хочу его вернуть. Я хочу вернуть свою чертову жизнь обратно.
— Я знаю, я тоже, Джонас. Я просто… — Алан вздохнул.
— Не будь идиотом, она всего лишь одна девушка. Тысячи людей умирают каждый день из-за вируса «Аид». Кто еще может спасти весь мир?
— Наверное, — сдался Алан, и мой пульс выбил мрачную дробь. — Как ты думаешь, сколько еще она протянет?
— Столько, сколько мы сможем сохранять ей жизнь. — Мне сунули в рот термометр, и холодный металл прилип к языку. Минуту спустя раздался звуковой сигнал. — Господи. Включи здесь отопление. Кто, черт возьми, дежурил в последнюю смену? — Джонас зарычал.
Вскоре кондиционер переключился на поток теплого воздуха, и я поняла, насколько онемела, когда мои пальцы снова начало покалывать.
— Бьюсь об заклад, это был гребаный Гэри, он и часа не смог бы удержать в живых золотую рыбку, не говоря уже о девушке, — пробормотал Алан.
— Его уволят до полудня, — пробормотал Джонас себе под нос, беря меня за руку, после чего игла прочно вошла в мою кожу.
По моему телу начало разливаться больше сил, и мне удалось приоткрыть глаза и взглянуть на парня, чье лицо было скрыто за козырьком и маской под ним. Его внимание было приковано к игле в моей руке, когда он доставал флакон с кровью. Алан был в другом конце комнаты, собирая еще флаконы, и я решительно стиснула челюсти, увидев небольшое окно возможностей.
Я согнула пальцы ног, оценивая силу своей правой ноги, и уставилась на этого придурка рядом со мной. Папа научил меня драться, несмотря ни на что. Борись за добро. Сделай это хорошо, Татум.
Я быстро подняла ногу и ударила пяткой босой ступни Джонасу в пах, тем же движением отбив его руку от шприца. Он взревел от боли, отшатнувшись назад и схватившись за свое барахло.