– Ты была права, Меркада, на тебе была тяжелая порча, но теперь все кончилось, улетело с ветром, мы ее сняли, и теперь ты чиста. Возвращайся к мужу и детям и будь здорова.
Меркаду охватило ощущение чистоты; горящие угли, искры, треск сучьев в огне, добрые глаза раввина-каббалиста и вид на гору Мориа, который открывался из двора, – все это помогло ей ощутить себя очистившейся, освободившейся от злых духов, от дурного глаза. Она поблагодарила раввина и оставила в кассе для пожертвований у входа в дом немалую сумму. Прежде чем вернуться домой, она окунулась в микву, читая благодарственную молитву Всевышнему. Она чувствовала себя чистой, непорочной, белой как снег – как невеста в день хупы.
Бизнес семьи Эрмоза процветал, и лавка стала уже слишком тесной, чтобы вместить все товары и всех людей, стучавшихся в ее двери. И когда освободились две соседние, поскольку хозяева один за другим скончались, Рафаэль их купил, а Габриэль сломал стены между ними, и теперь лавка семьи Эрмоза стала большой и просторной.
Передав бразды правления Габриэлю, Рафаэль практически перестал работать. Он сидел на своем деревянном стуле у входа в лавку, опираясь на палку, теребил поседевшую бороду, перебирал четки и удовлетворенно наблюдал за толпой покупателей, которая все росла.
Ну а Габриэль уверенной рукой управлял делом. У него по-прежнему было много идей. Однажды он принес в лавку белые фартуки, повязал себе один из них вокруг пояса и велел Леону и Лейто сделать то же самое. Как в Америке, пояснил он отцу, который изумленно за ним наблюдал. Теперь, сказал Габриэль, нужно дать лавке название, как в Америке. И назавтра над лавкой появилась большая вывеска: «Рафаэль Эрмоза и сыновья. Деликатесы».
Лавка приносила хорошую прибыль, и достаток семьи рос. Дети тоже были устроены: Клара вышла замуж и ждала первенца, Авраам и Мацлиах открыли столярную мастерскую, Шмуэль пока еще учился в ешиве, а я вышла замуж еще в то время, когда Габриэль был в Америке, переехала со своим мужем Элиэзером в Тель-Авив и уже родила Меркаде и Рафаэлю двоих внуков.
И вот тогда Меркада стала говорить Рафаэлю:
– Пришло время найти Габриэлю невесту. Мальчику уже двадцать лет, а он не женат. Скоро уже его младших братьев пора будет женить.
Рафаэль дал свое согласие, и Меркада стала перебирать в уме всех подходящих девушек. Это было несложно: в конце концов, сефарды жили замкнутой общиной и хорошо знали друг друга. К тому же у них было принято вступать в брак даже с дальними родственниками. Поэтому Меркада рассудила, что Эстерика, дочь ее троюродного брата Шломо Молхо, будет подходящей партией.
Раввины общины поощряли браки внутри семьи, при условии, что это не будет первая степень родства, не то могут родиться дефективные дети. С годами община делалась малочисленнее, и они опасались, что сефарды, не приведи господь, начнут вступать в брак с выходцами из других общин.
– Прежде чем начнешь выбирать невесту, посиди с сыном, поговори с ним, – велел Рафаэль Меркаде.
– О чем тут говорить, – возразила та. – Пришла пора жениться, и я найду ему самую лучшую из иерусалимских девушек.
Тем не менее она все же решила поговорить с Габриэлем. Он был ее любимым сыном, зеницей ока, ее радостью и гордостью. Всех своих детей Меркада прекрасно воспитала. «Они рождались один за другим, – любила она говорить. – Без перерыва, так, как захотел Господь». О четверых своих детях, которые умерли сразу после рождения или младенцами, мама не рассказывала. Я уже говорила тебе, керида, смерть новорожденного в те времена не была исключительным случаем. Рафаэль тоже родился после ребенка, который умер, и, покуда мать не уверилась, что сын будет жить, она испытала все муки ада, потому что он родился больным, и ему не делали брит-мила и не давали имени, пока он не выздоровел. А когда выздоровел, ему дали имя Рафаэль. И сын его, Габриэль, тоже был назван по имени ангела, чтобы тот охранял его, чтобы он, не дай бог, не умер раньше, чем совершат пидьон ха-бен. И даже когда у Меркады родились другие дети, она обращалась с Габриэлем так, будто он был ее единственным ребенком, и растила, что называется, в вате, под стеклянным колпаком. Когда он уехал в Америку, ее сердце разрывалось от тоски, когда же вернулся – не было никого счастливей ее. Она жалела Леона, чей сын, Моше, решил остаться в Америке. «Я как гусыня, – говорила она, – люблю, чтобы мои птенцы были у меня под крылом». И сейчас она была полна решимости найти Габриэлю самую достойную невесту.