Проще говоря — Васильев ненавидел это дело. Ведь теперь был убит также и один из его сотрудников.
Кала не особенно умела терпеть боль, так что теперь сидела, практически обдолбанная обезболивающими, после того, как ей зашили рану в травмпункте. То был всего лишь порез, и понадобилась всего несколько швов, но все равно это было, мягко говоря, неприятненько.
Алексей же принял тридцать пять капель галоперидола — и это вместо положенных пяти. Отличная они с Чопрой, конечно, парочка.
Уже дома девушка, едва держась на ногах и инстинктивно прижимая к груди перевязанную руку, подошла к нему и буквально рухнула на диван рядом.
— Как ты думаешь — насколько велика вероятность того, что теперь всем будет очевидно, что в Далматинце я?
Кала произнесла это с усмешкой. Препараты делали свое дело.
Будто сейчас было важно именно это.
— Хорошо, что все знают, что мы с тобой пара. А то меня бы в три счета рассекретили.
Галоперидол на вкус слегка маслянистый. Некоторые говорят — никакой, но Алексей находил его достаточно противным. Вот и сейчас он выпил его с большим трудом. Просто потому, что надо. Перед глазами маячили круги. Это было отвратительно — ничего не скажешь.
Алексей старался не обращать внимание на то, что происходит, так как то было ужасно. Море крови растекалось повсюду. Он хотел закрыть глаза, чтобы никогда не видеть ничего подобного. Но, к сожалению, ничего у него не получалось.
Сидя на диване, Алексей смотрел в потолок отсутствующим взглядом. Даже когда к нему обратилась Кала, он не сразу понял, что ему нужно отвечать.
— Я думаю, что вряд ли. Сейчас внимание всех приковано к тому, что происходит на шоу в плане смертей. Гадают, кто умрет первым. Поэтому…
Впрочем, уверенным Алексей тоже не был.
— Мне кажется, что лучше подольше держать это в секрете. Мало ли что.
— И правильно делают, что гадают, — Чопра погладила возлюбленного по руке. — Я тоже гадаю.
Кто же следующий?
Сейчас.
С ужином было покончено, а бутылка «Джим Бима» уже стала початой. По телевизору шла «Маска», но Машу мало интересовал ее просмотр. И даже мелькающее на экране лицо Воробьева ее не трогало за живое, как то было раньше. Все, о чем могла думать девушка, — сидящий так близко от нее Федор. Маша одним махом допила содержимое своего стакана и отставила его на стол, переводя хитрющий взгляд на парня.
— Федь, — позвала она.
И уже в следующее мгновение Казанцева привлекла Соколова к себе для дурманящего поцелуя с привкусом медового виски.
— Молчи, — чуть напряженно просит девушка. — Ничего не говори.
Не смотря на выпивку, Маша чувствовала себя немного смущенной — она все ещё боялась глубоко внутри, что Федор просто играется с ней. Что, сделай она то, чего так хочет, он потеряет к ней интерес. Но ее все равно тянуло к нему. Тянуло до такой степени, что Казанцева уже откинулась назад, на диванные подушечки с цветастой вышивкой, утягивая парня за собой за шею.
Но, конечно, был бы Федор собой, если бы послушался ее и промолчал?
С недавних пор он очень невзлюбил «Маску». Конечно же, из-за Воробьева. Когда на экране появлялось его лицо, Соколов чувствовал себя не в своей тарелке. Он кидал быстрые взгляды на Машу, которая, казалось, ничего не замечала, и пытался оценить — насколько она заинтересована происходящим.
Ему хотелось, что она любила его так, как любила Воробьева. Он искренне не понимал, за что Маша так любит Алексея и почему не может любить его так же — он ведь чувствовал это. Возможно, тем самым шестым чувством. Знал, что если Воробьев поманит ее — она уйдёт к нему. Что если они с ней поссорятся, то Маша снова будет искать любви певца, а встречи с Федором будет воспринимать, как незначительный эпизод.
Все это Федор таил в своей душе, очень сильно боясь того, что это случится. А на поверхности — конечно же пытался завоевать Машу. Старался сделать так, чтобы она все таки выбрал его, а не Воробьева. Потому, что если бы это случилось… Ладно.
Когда она притягивает его к себе, у Федора снова сердце обрывается. Ему так приятно, что она захотела это сделать — не он, а она. Это для Соколова имело огромное значение. Она откидывается назад, пытается утянуть его за собой.
Федор улыбается.
— Ты такая красивая…
— Правда? — этим вопросом Маша вываливает на поверхность всю присущую ей неуверенность в себе. — Ты так думаешь?
Казанцева спрашивает это не потому, что просто хочет снова нарваться на комплимент. Ей это, действительно, важно. Она смотрит Федору в глаза наивно-наивно, неосознанно затаив дыхание.
— Правда, — он улыбается, поглаживая ее по шее. — А ты, что, не знаешь?
Ему так странно слышать это. Она что — слепая? Или она не верит ему? Но ведь он пока ещё ничего не сделал из того, чтобы она ему не доверяла.
— Почему ты вечно сомневаешься в себе?
Лучше тебя для меня нет на всем свете.
Соколов гладит Машу, тискает, но это все не выглядит похабно, нет. Скорее, нежно. Ведь она столько значит для него. И ему не хочется, чтобы она думала, что он хочет только секса.
— Я.. Я не знаю.
Внутри у Маши все сжимается. Она бы даже, может быть, заплакала, но не станет делать этого сейчас. И нет — то были бы слезы не горечи. Слезы счастья. Он ведь любит ее. Правда, черт возьми, любит. И она его, кажется, тоже.
Но вместо таких нужных и важных слов Казанцева просто снова целует Федора.
В конце концов, девушка вновь тянет Соколова на себя так, чтобы он теперь лежал на ней. Обвивает ногами его пояс, целуя в губы со всей страстью. Юбка платья задирается сама собой. Маша чувствует, как сердце ее трепещет, бьется о ребра, как маленькая птичка. Она ведь и подумать не могла, что Федор может так круто все поменять в ее жизни. Нужно было всего лишь… найти того, кто по-настоящему тебя полюбит.
— Федь, — выдыхает Казанцева парню в губы. — Будь смелее.
Она берет его руку и, уверенно глядя ему в глаза, перемещает ее к себе на бедро.
Он улыбается ей. Федор, конечно же, будет смелее, но ему так важно, что она попросила его об этом сама. Он ведь знает, что можно заставить девушку делать то, что хочется — так ведь почти все парни себя ведут. Но Соколов хочет, чтобы Маше было приятно. Потому что он любит ее. Важнее нее у него никого нет сейчас.
И парень проводит рукой вдоль ее бедра. Поднимает юбку выше, ещё выше. На ней кружевное белье нежно-пастельного цвета. Совсем не порочное. И снова — милое для него. Федор стаскивает его одним ловким движением. А затем начинает гладить Машу. Очень осторожно, чутко вслушиваясь в ее дыхание и вздохи.
— Если кто-то хочет быть затраханным, — дразняще улыбаясь, шепчет он, — Нужно как следует подготовиться. Поджариться.
Он смешливо тыкается ей в шею носом и продолжает — проникает двумя пальцами глубже, ещё глубже, мягко массирует и нежит, не сбиваясь с ритма.
Федор целует Казанцеву, шутит с ней для того, чтобы она расслабилась. Ему не нужно, чтобы она была секс-богиней рядом с ним. Ему нужна Маша. Настоящая.
Ей нравится быть с ним. Впервые за очень, очень долгое время девушка и не вспоминает о своей прошлой боли. Не вспоминает ни о Воробьеве, ни о ком, кто был до него. Маша просто отдаётся во власть Соколова, то расслабляясь, то чуть напрягаясь в зависимости от его движений в ней. Девушка прикрывает глаза, цепляясь пальцами за плечи Федора, с ее губ срываются первые стороны.
Скажи ей кто ещё совсем недавно, что она будет так желать этого трукраймера-задрота, Казанцева не просто рассмеялась — она бы пережила припадок истерического хохота. Но теперь Федор мог заменить для нее весь мир. Если уже не заменил.
— А ничего, что мы нарушаем одно из этих ваших правил выживания? — между тяжелыми вдохами и выдохами шутит Маша в ответ.
Ему нравится то, как она откликается ему навстречу. Федор находится сейчас в поразительном состоянии. Ведь, фактически, сбылась его мечта. И он едва ли с ума не сходил от этого. Он просто не знал, что подобные вещи чреваты не только радостью, но и печалью. Не понимал, что находится в ситуации, которая принесёт ему не только счастье, но и горе. А горе всегда идет рука об руку с теми, кто не боится искать любви там, где ее для них нет. Соколову казалось, что все ему по плечу. Он все сможет. Все сумеет. Раз Маша решила быть его девушкой.