Письмо в руки Карлу XI, естественно, не попало. Ответ опекунского совета был выдержан в резких тонах. Запрет на въезд священника и секретаря Кристины не только не отменили, но и ужесточили новым требованием: королева не должна была официально справлять мессы во французском посольстве, она могла сделать это лишь под предлогом нанесения послу Помпону частного визита. Магнус Делагарди явно издевался над ней.
Гнев и раздражение королевы были настолько велики, что она приказала немедленно закладывать лошадей. Тот, кто устроил эту ловушку, вероятно, достиг своей цели. От неё ожидали скандала, вспышек гнева, проклятий и недовольства и получили их. Она не захотела даже, чтобы граф Понтус сопровождал её, но поскольку без его содействия королеву могли бы не пропустить через встречающиеся на пути крепости, он остался. На обратном пути она успокоилась — никогда раньше она не была такой безмятежной, как перед посадкой на корабль в Хельсингборге. В отличие от неё свита выглядела измученной и уставшей.
Пятого июня 1667 года П. Делагарди доставил Кристину на пристань Хельсингборга, где она взошла на борт судна и отчалила от берега Швеции, чтобы никогда больше туда не возвращаться. Граф Понтус написал в Стокгольм: «Ни разу в жизни мне не доводилось испытывать такое напряжение, как во время этой бешеной скачки по буеракам. Одна лишь королева Кристина выглядела так, как будто проделала самую комфортабельную поездку».
На пути до Норрчёпинга и обратно Кристина принимала шведов, жалующихся на плачевное состояние страны и народа. Бывшие подданные ещё не забыли свою королеву (чего, собственно, и опасались опекуны). И хотя им при ней жилось не очень сладко, но несравненно лучше, чем теперь. Ну а стокгольмские власти могли быть довольны, хотя и приняли оскорблённый вид, обвиняя Кристину за срыв визита. Пустили слух, что королева планировала выйти замуж за овдовевшего Яна Казимира, но официальной пропаганде мало кто верил: всем было ясно, что королеву специально выставили на позор и посмешище.
Своё зло королева сорвала на невинном Адами. Тот прислал из Стокгольма письмо Маккиати для пересылки Аззолино, в котором упрекал Кристину в том, что она, ради интересов дела, не пожертвовала своим священником. Королева, прочитав письмо, обозвала его автора земляным червём, вознамерившимся давать советы королям. «Достойная награда» верному слуге! Адами сделал также донос на проворовавшихся дель Монте и Сантини, но Кристина не стала вершить над ними свой суд, а выслала обоих в Рим, чтобы там с ними занялся Аззолино. Потом она с удовлетворением узнала, что кардинал во всём разобрался и простил обоих. Ведь наказывать воров было бесполезно!
Королева, в жилах которой текло более три четверти немецкой крови, на обратном пути вновь обрушилась на немцев с уничижительной критикой: «Лучше быть еретиком, чем немцем. Из еретика может ещё получиться католик, а из бестии ничего разумного никогда не выйдет. Будь проклята эта страна и глупые бестии, которых она производит на свет!» Ей прописали молочную диету, и она выбрала козье молоко («ослов здесь можно видеть лишь двуногих»). На приём к ней напросился ландграф Вильгельм Кристофер Гамбургский, но вместо него явился слуга и заявил, что граф перепил и лежит больной. Кристина тут же отреагировала: «Как и всё в этой стране, пьяное даже солнце». Она пишет Аззолино, чтобы для трёх немецких кардиналов, приехавших в Рим на конклав, приготовили побольше вина, так как они втроём выпьют за день больше, чем всё собрание кардиналов за весь период конклава. Когда ей предложили новый метод лечения — добавить в свои вены кровь другого человека, она саркастически заметила: «Изобретение отличное, но я боюсь им воспользоваться, потому что опасаюсь превратиться в овцу…»
Обвинения в адрес немцев явно надуманные: пьянство процветало в это время во всех странах, и Швеция нисколько не отставала в этом отношении от Германии и даже шла впереди.
Возвращаться в Рим было рано: из Гамбурга хоть как-то можно было влиять на ход решения её вопроса в Швеции, где продолжал действовать Адами, а предпринимать что-либо из Рима было просто бесполезно. И она осталась в Гамбурге.
Сидеть без дела она не умела и написала Бурдело, чтобы он прислал ей медицинскую литературу по вопросам переливания крови. Она также приблизила к себе алхимика, сектанта и чернокнижника Франца Борриса и под его руководством стала проводить поиски «философского камня». Поскольку Боррис был приговорён инквизицией к смерти, связь королевы с ним была крайне нежелательна и для Ватикана, и для Аззолино, так что под их давлением она была вынуждена отпустить его восвояси[131].
131
Ф. Боррис отправился в Данию и очаровал там весь королевский дом. Но кончил он плохо: из Копенгагена его выслали в Рим и выдали инквизиции.