Зададимся таким вопросом: чем, кроме соответствующих задатков, объяснялось необычное рвение Кристины к наукам и вообще к учёбе? Чем мотивировались её чуть ли не фанатичные прилежание и целеустремлённость? Сама Кристина утверждала, что учёба представляла для неё единственную возможность избежать общения с матерью. Современный шведский историк П. Энглунд тоже пишет, что «бегство принцессы к книгам» было бегством из душной, мрачной и затхлой обстановки непрекращающегося траура по отцу, который установила для себя Мария Элеонора.
Возможно, так оно поначалу и было. Создаётся, однако, впечатление, что главной двигательной силой были её непомерное честолюбие и тщеславие. Раннее осознание своей женской неполноценности обострило чувство честолюбия до предела. Если нельзя блеснуть красотой и женским обаянием, то можно многого достигнуть в другой области. Она должна была стать, как её отец. Нет, превзойти его и совершить для страны нечто грандиозное! Если отец прославился на поле брани, то она станет знаменитой на почве миротворчества. Она покажет всем, на что способна эта «девчонка из барской усадьбы, получившая в своё управление целое королевство».
Непомерное тщеславие, помноженное на впечатляющие успехи в учёбе и высокое привилегированное положение, способствовало возникновению у Кристины большого самомнения и высокомерия по отношению к окружающим её людям, а замкнутость, скрытность, сильная воля, упрямство и самоуверенность сделали её эгоистичной и лицемерной. Воспитанная без родительской любви и ласки, напичканная до предела знаниями, но лишённая здоровой естественной эмоциональности, она была полностью лишена чувства сострадания к ближнему.
С сохранившихся портретов молодой королевы, сообщает П. Энглунд, на нас смотрит «молодая дама с большими слегка грустными синими глазами, большим носом, двойным подбородком и плохо ухоженными русыми волосами. Её мимика, подобно голосу, полна динамики: она могла быть попеременно то задумчивой и говорить светлым девичьим голосом, то мрачной и говорить, как мужчина». Эта двойственность внешних проявлений, игра мимики и голоса навевают загадочный образ Моны Лизы — естественно, в шведском варианте.
В начале XVII столетия в культурных кругах Европы повсеместно культивировался стоицизм. Идеалом считался человек, способный контролировать свои эмоции, превозмогать трудности и лишения жизни и искать убежище в состоянии внутреннего покоя. Это гарантировало защиту человеческой души от всякого зла и способствовало развитию благородных помыслов и побуждений.
Если отвлечься от нюансов, Кристина в молодости, несомненно, была стопроцентным стоиком. Разумеется, она считала себя правоверной лютеранкой и никоим образом не подвергала свою веру сомнению. Но она также мнила себя неким подобием античной героини с чрезвычайно развитым чувством собственного достоинства. Например, она вообразила себе, что Швеция во время её правления стала сильным государством, хотя с экономической точки зрения всё было как раз наоборот. Она искренно верила в то, что отдаёт всю свою жизнь на благо своих подданных, что шведская армия при ней постоянно побеждала, что именно она была творцом Вестфальского мира. Её идеалом были герои античной истории — Кир, Александр Македонский, Цезарь, Сципион Африканский. Иногда она даже утверждала, что ценит их больше своего великого отца.
Её учили, что монарх любой ценой обязан скрывать свои истинные чувства и, наоборот, должен уметь заставить других людей раскрывать перед собой их внутреннюю жизнь. В случае с Кристиной такое воспитание привело к изощрённому лицемерию, фальши и двойной игре. Составной частью стоического воспитания являлось культивирование чувства долга. У Кристины это чувство, основанное на высоких моральных помыслах и добродетелях, было доведено до совершенства и изумляло каждого, кто с ней встречался. Пафос её мышления состоял в том, чтобы не делать того, чего можно было бы стыдиться, и любой ценой подчинить своё личное счастье долгу. Другой вопрос, конечно, где у королевы проходила граница между долгом и личными интересами.
С самого детства Кристина привыкла к тому, что её считали уникальным ребёнком и что ею все восторгались. Как она сама выразилась на страницах автобиографии, «она в высшей степени была довольна своей персоной». Она признавалась позже, что рано была отравлена ядом высокомерия к людям и всю жизнь пыталась бороться с этим недостатком. Но это было не таким простым делом: ведь Кристина была королевой (в смысле, королём) Швеции, а, стало быть, объектом направленной идеологии, центральным звеном которой была её абсолютная позиция как Божьего помазанника. Разумеется, Кристина воспринимала эту идею серьёзно, основательно и без всякого сомнения. Чувство высокомерия подогревалось и культивировалось этой идеологией ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Кристина всегда говорила, что она никому, кроме Бога, и ни в чём не должна отдавать отчёта, а став католичкой, невзлюбила исповеди.