Между тем его семя вытекало из ее тела на смеющиеся белые луны и улыбающиеся желтые звезды.
***
Элли моргнула, и слеза упала на клавиатуру.
Она прочитала рассказ один раз. Потом еще раз. Она помнила унижение и желание. Она была возбуждена, до боли возбуждена, и отдала бы все на свете за разрядку. Ее щеки вспыхнули от чувственных воспоминаний о ее подчинении. Она все еще чувствовала, как сперма Сорена скользит по ее бедрам. Когда она писала сцену, она не смогла печатать его имя. Она могла написать только «Он» с большой буквы, как если бы он был Богом, а не простым человеком. Может быть, он был Богом с божьей силой и божьим гневом. Она видела и то, и другое собственными глазами. И он заглянул в ее душу так, как мог только Бог, и создал для нее сцену, призванную затронуть самые нежные уголки ее сердца, те ее части, которые оплакивали ее потерянное детство и любовь, которую она испытывала к своему настоящему отцу, когда была маленькой девочкой. В ночь, когда умер ее отец, в ночь, когда она приговорила его к смерти, она заявила Кингсли: «Мой единственный отец - священник».
Видел ли Сорен эти слова, отпечатанные в ее душе? Не поэтому ли он одел ее в ночную сорочку, заставил называть «Папочкой»? Это не было БДСМ, его фантазией. Все принадлежало ей, и он использовал это словно нож. Но не в качестве оружия, а в качестве скальпеля, он вырезал им раненые места из ее сердца. Ее отец не любил ее. Ее священник, этот Отец, действительно любил ее и всегда будет любить. Ее отец бросил ее. Ее Отец никогда бы этого не сделал. Ее отец никогда не обнимал ее, не укачивал и не читал ей сказки. Но это делал Отец.
Воспоминание о той ночи вспыхнуло в ее сознании, как нечто радиоактивное; мощное, могущественное и опасное. Такое воспоминание могло заставить ее простить то, что она не хотела прощать, например, звук разламывающегося на три части старинного стека, или уродливые слова «ты моя».
Воспоминание, подобное этому, могло заставить ее приползти обратно к нему. В тот день, когда она впервые увидела его, когда ей было пятнадцать, она почувствовала, как золотая нить, обвязанная вокруг ее сердца, тянет ее к нему. Даже сейчас она чувствовала нить, чувствовала, как ту тянут. Нить затянулась вокруг ее сердца, заставляя ее задыхаться от боли и желания.
Она не хотела возвращаться к нему.
Она не хотела возвращаться к нему.
Боже, она хотела вернуться к нему.
Если она вернется к нему, все будет напрасно - уход, год в монастыре, проглотив свою гордость, чтобы умолять Кингсли о работе, план превратить ее в Королеву Преисподней. Ей придется бросить все это, чтобы вернуться к нему. Он приказал ей держаться подальше от Кингсли. Он приказал ей не доминировать над Кингсли. Он приказал ей выйти за него замуж.
Прикажет ли он ей сделать все это снова, если она вернется к нему?
Она не могла так рисковать.
Элли выделила каждое слово в документе, каждое написанное ею слово.
Она нажала «Удалить».
Пуф. Все исчезло.
Так просто.
Элли улыбнулась, несмотря на боль.
Папина маленькая девочка теперь совсем взрослая.
Подрагивая, Элли встала со стула, выключила компьютер и вернулась к стеллажам в поисках книги, любой книги, чего угодно, чтобы отвлечься от того, что она только что написала, что она только что сделала. Теперь она чувствовала себя свободнее. Сильнее. Легче, но внутри пустота. Но ведь именно этого она и хотела, не так ли?
С полки перед собой она достала книгу, детектив Агаты Кристи, которую всегда хотела прочитать. Сейчас она была не совсем в настроении для загадок. Ей нужно было что-то другое... но что? Когда она поставила ее обратно на полку, то увидела пару глаз, уставившихся на нее между книг.
Знакомых глаз.
Не раздумывая, Элли отодвинула книги на полке в сторону, и вот он стоит, уставившись на нее, как чертов ползучий гад.
- Гриффин Рэндольф Фиске, какого черта...
- Эм... прости. А еще, привет, Нор. - Он просунул руку в щель между полками и помахал, называя ее Нор, как всегда. Он ненавидел «Элеанор», думал, что это звучит слишком чопорно и вычурно. Чопорно? Неудивительно, что Сорену так нравилось это имя. - Скучал по тебе. Добро пожаловать домой.
- Иисус Христос. - Она закатила глаза, обошла конец стеллажа и обнаружила его в следующем проходе, он выглядел таким же застенчивым и робким, как тяжелоатлет ростом шесть футов и весом двести футов с трастовым фондом, и таким же привлекательными. Он был одет в свою обычную униформу - стильные рваные джинсы и вересково-серую облегающую футболку. Он отрастил бороду с тех пор, как она видела его в последний раз. Нет, не совсем бороду, а скорее щетину. - Какого черта ты здесь делаешь? Ты следишь за мной? - прошептала она, но громко.
- Эм... может быть.
- Больше никаких эм. Используй слова.
- Да. Я слежу за тобой.
- Не хочешь рассказать мне, почему ты следишь за мной?
- Кинг сказал.
- Кинг велел тебе следить за мной?
- Да, если ты выйдешь из дома. Что ты и сделала. Он пытается уберечь тебя от опасности.
- Обезопасить от кого?
- От себя, думаю.
Ну, конечно же. Кингсли знал ее, знал, что у нее возникнет искушение вернуться к Сорену. Каким-то образом он уговорил Гриффина спасти ее от самой себя. Что ж, судя по планам, это было не самое худшее, что она слышала.
- И ты не мог сказать: «Привет, давно не виделись?» Тебе пришлось следить за мной?
- Кинг сказал мне не говорить тебе, что я рядом.
- Почему?
- Эм...
- В чем дело, Гриффин Фиске? - Она скрестила руки на груди и сердито посмотрела на него, как домина.
- Кинг сказал, если ты увидишь меня, вероятно, набросишься на меня, и если мы будем трахаться, я не смогу выполнять свою работу по присмотру за тобой, если мы занимаемся сексом, так как большую часть времени я думаю своим членом.
- Кинг думает, что, хотя я не видела тебя больше года, я наброшусь на тебя при первой же возможности, и тогда ты не сможешь следить за мной, потому что я буду знать, что ты рядом? Вот в чем дело? Вот почему ты следишь за мной?
- Ну... да. - Даже с щетиной Гриффин выглядел ужасно молодым и невинным, и у нее было чувство, что он отпустил растительность, чтобы выглядеть менее ужасно молодым и невинным. Пойман с поличным. Пристыжен. Немного смущен. Совершенно очарователен. И Гриффин посмотрел на нее так, как будто Рождество в этом году наступило раньше, и он был очень хорошим мальчиком.
Счастливого Рождества.
- Хочешь кое-что узнать? - спросила она.
- Что?
- Кинг был прав.
Она уронила рюкзак и поманила пальцем. В одно мгновение Гриффин оказался в ее объятиях, прижимая ее спиной к книжным шкафам. Он крепко поцеловал ее, и она поцеловала его в ответ еще крепче. Так горячо. Все было горячим. Поцелуй и член Гриффина, и как сильно она хотела его внутри себя.
- Ты скучал по мне? - спросила она ему в губы.
- Очень, - выдохнул он, когда его руки коснулись ее спины и крепко прижали ее к своей груди.
- Как сильно? - Она подняла голову, предоставляя ему доступ к шее. Ей нужны были поцелуи в шею. Ей нужны были все эти поцелуи.
Он прижался к ней своей эрекцией.
- Вот так.
Когда он поцеловал ее в ухо, она почувствовала, как волоски не совсем бороды, а щетины, щекотала ее шею. Она хотела этого, не так ли? Разве не этого она ждала, не этого жаждала с тех пор, как вернулась к Кингсли? Мужское тело, сильные руки... сила? Верно? И Гриффин мастерски целовался. Он мог доминировать одним поцелуем, задавая темп, удерживая ее там, где хотел, удерживая ее в плену и немой, засунув язык ей в рот, чтобы она не могла произнести ни слова возражения.
Но.
Это было не совсем правильно.
Чего-то не хватало, и она знала, что нуждалась в этом, если дело зайдет дальше одного хорошего поцелуя.
- Пожалуйста... - Гриффин зарычал ей в ухо. Ей нравилось слушать, как он умоляет.