- Спокойной ночи, Госпожа.
- Госпожа... я могу к этому привыкнуть.
По правде говоря, она уже привыкла к этому.
Нора вышла из кабинета Кингсли, намереваясь направиться прямиком в свою спальню. Принять ванну, проспать двенадцать часов, съесть всю еду на завтрак...
Но она не дошла до своей комнаты. Сначала она остановилась у игровой Кингсли. Внутри она включила свет и обошла вокруг, разглядывая множество БДСМ-игрушек, висящих на стене. У него было десять флоггеров различных размеров и материалов, висящих на равномерно расположенных крючках — красные флоггеры, синие флоггеры, черные, коричневые, из шкуры лося, воловьей кожи, оленьей шкуры, виниловые и порочные резиновые флоггеры. У него также были трости, их было больше дюжины. Крошечные белые, которые жалили, словно пчелиный укус на чувствительной коже. Огромные из ротанга, которые могли отправить взрослого мужчину в госпиталь, если бы ими орудовали со слишком большой силой.
Когда она подошла к стекам, она улыбнулась. О да, это были ее любимые. В стеках что-то было. Его ощущение, баланс, элегантность. Стек был создан для человека, чтобы использовать на лошадях, бить толстую кожу и управлять тонной чистых мышц. Возможно, именно поэтому она так сильно любила стек. Кингсли говорил, что диминатрикс никогда не будет физически сильнее мужчины, над которым она доминирует. Дело было не в физической силе. Речь шла о контроле, управлении зверем, сильнее и крупнее, волю которого можно подчинить, управлять им, в его силе, которую можно приструнить, направить, доминировать.
Нора протянула руку и сняла с латунного крючка особый стек. Он был красным, кроваво-красным и около двух футов длиной. Более короткий имел меньшую отдачу. Он причинял больше боли, чем более гибкий. Она знала это инстинктивно, не после нескольких недель в качестве доминанта, а от ее многих лет в качестве сабмиссива. Она долго была с получающей стороны стека. Как приятно и правильно ощущалось держать его за рукоятку.
Она повертела его в руке, как дирижерскую палочку. Она не крутила дирижерскую палочку с тех пор, как была маленькой девочкой, притворявшейся мажореткой, но все вернулось на круги своя. Чистая мышечная память. Он легко танцевал на ее пальцах, когда она проворачивала его. Проверяя старые навыки, она прошлась по периметру комнаты, на ходу вертя его. Несколько раз она едва не уронила его, но словила, и вскоре вернулась к прежнему ритму.
Ее собственное подземелье. Скоро у нее будет такая же комната, как эта. Все игрушки, которые она когда-либо могла пожелать. Мечта, ставшая явью. Мрачный и декадентский сон. Тайная мечта, как игра в папину дочку с Сореном. Всю свою жизнь она мечтала стать доминантом. Она вспомнила сексуальные фантазии задолго до того, как встретила Сорена. Когда ей было четырнадцать, она прокралась на фильм с рейтингом R, и впервые увидела сексуальную сцену, где женщина была сверху. Эта фантазия подарила ей несколько самых первых оргазмов.
Разве не странно, что Сорен никогда не замечал ее фантазий о доминировании? Он читал ее так хорошо, что по ее увлечению парой в клубе он мог почувствовать, что у нее были фантазии о папочке. Почему он не знал, что в ней была эта сторона? Он был умным человеком, выдающимся человеком, проницательным человеком. Нет причин, по которым он не должен был знать. Кингсли знал.
- Ах, ты сукин сын, - сказала она вслух. - Ты знал.
- Кто знал? - спросил Кингсли с порога.
Она повернулась и посмотрела на него.
- Я пришел за флоггером, - сказал он. – Думал, ты отправилась спать. Отвечай... кто знал?
- Он знал. Он все знал обо мне. Чем более приватным это было, более личным, более унизительным... Он знал. Он мог читать меня, как книгу. Он знал, что я хотела быть доминой. Он должен был знать.
- Конечно, знал. Когда тебе было шестнадцать, я сказал ему, что ты доминант или свитч.
- Почему он не сказал мне?
- А должен был?
- Было бы здорово, если бы мы могли поговорить об этом, - ответила она.
Кингсли издал легкий смешок, снимая со стены большой черный флоггер.
- Если ты ищешь кого-то «милого», ты выбрала не того священника.
- Не могу поверить, что он знал все это время, и ни слова не сказал.
- Я могу, - ответил Кингсли. - Он любил тебя. Не хотел потерять тебя. Он доминант и садист. Если бы ты тоже была доминантом, он бы не смог быть свитчем для тебя. Он знал, что потеряет тебя, если ты позволишь своей доминирующей стороне выйти на свободу. Полагаю, мы доказали его правоту.
- Вот почему ты не хотел, чтобы я сказала ему, что доминировала над тобой.
Кингсли кивнул.
- Я ушла от него не потому, что во мне доминирующая сторона, - продолжила она. - Я ушла от него, потому что он пытался уйти из церкви ради меня, и потому что он приказал мне выйти за него замуж, как будто мои чувства не имели для него ни малейшего гребаного значения. Ах, еще он сделал это. - Она швырнула стек в стену. - Вот что он обо мне думает.
- Я предупреждал тебя об этом.
- Знаю. - Она посмотрела на Кингсли и покачала головой. - Он заставил меня пообещать ему вечность. Ты знал об этом? Я должна была вечно подчиняться ему только потому, что он спас меня от тюрьмы, когда мне было пятнадцать. Он правда думает, что я должна остаток своей жизни из-за этого? Я бы вышла из колонии в двадцать один. Может, мне не следовало соглашаться на эту сделку.
- Ты не веришь в это.
- Нет, - призналась она. - Но иногда я действительно задаюсь вопросом...
- Каким? - спросил Кингсли, подходя и становясь перед ней.
- Когда я была с мамой в монастыре, однажды мы говорили о моем отце. Она сказала мне кое-что, чего я не знала, и с тех пор это меня беспокоит. Теперь понимаю почему. - Она сделала паузу, подбирая слова. Она не была уверена, зачем Кингсли нужно было знать, что она собиралась ему сказать, но нужно. Он должен был знать.
- Продолжай, - мягко сказал Кингсли. Она полностью завладела его вниманием.
- Я была еще ребенком, когда мои родители развелись, - начала она. - Моя мама просила о полной опеке надо мной, но судья решил, что отец может забирать меня на выходные. Но потом папу поймали на краже каких-то автомобильных запчастей. Он провел три месяца в тюрьме. Но около четырех выходных я провела с ним, прежде чем его арестовали, и мама получила полную опеку. Ты знаешь, где он тогда жил?
- Нет.
- В дерьмовой квартирке на окраине Западного Гарлема. Всего в двух милях от Риверсайд Драйв. В двух милях от этого дома, Кинг. - Она улыбнулась, покачала головой, посмеялась над тем безумным миром, в котором они жили. - Забавно... Если бы его не арестовали, я бы выросла в двух милях от этого дома. Папа начал угонять машины и полностью управлять разборкой угнанных машин, когда мне было десять. Когда мне было пятнадцать, он заставил меня помогать ему. Помнишь?
- Да. Это то, что привело его к моему порогу, чтобы спасти тебя после того, как тебя арестовали.
- Если бы я жила со своим отцом и хотела угонять машины, моей первой остановкой была бы Риверсайд Драйв. «Роллс-Ройс» в двух милях от моего дома? Очень соблазнительная цель. Я бы угнала твой «Роллс», если бы выросла со своим отцом, а не с мамой. Я уверена. Знаю наверняка. Я не знаю, откуда я это знаю, так что не спрашивай. Но когда я мысленно возвращаюсь в прошлое, я вижу, как это маленькое событие изменило ход моей жизни. Я бы угнала твой «Роллс» в ту ночь, когда помогала отцу угонять машины, и меня бы арестовали. И что бы ты сделал, когда узнал, что какая-то пятнадцатилетняя девочка угнала твой «Роллс»?
- Я бы поехал в полицейский участок, чтобы взглянуть на эту девушку. Как я поступил с госпожой Ириной, когда ее арестовали за попытку отравить своего мужа. Я бы не смог удержаться, чтобы не увидеть юную угонщицу.
- Значит, ты, а не Сорен, встретил бы меня первым. Если бы я жила с отцом по выходным, то никогда бы не ходила с мамой в церковь по воскресеньям, верно? Никакого «Пресвятого сердца», - сказала она. – Как будто Бог подкинул монету, и та приземлилась решкой вверх, а не орлом, Сорен, а не ты. Она могла приземлиться орлом вверх.