— Что это? — Она смотрела на бледно—коричневое растение в руке.
— Колосок пшеницы, — ответил он и подмигнул. — Когда будешь готова, можешь навестить мой ток.
Затем он сел на свой «Дукати» и повернул ключ зажигания.
— Закончи свои историю о Руфь и Воозе, — приказал он. — И поскорее.
Затем он уехал, забрав ее сердце с собой.
***
Дрожащими руками Нора развязала шнурок на коробке и сорвала коричневую бумагу.
— Черт возьми, Сорен...
Это был ноутбук. Конечно, он. Конечно, он нашел способ дать ей то, в чем она больше всего нуждалась, желание ее сердца. Но как? Как он заплатил? Чем он заплатил за это? Что он натворил? Занимал деньги у своей сестры Клэр? Или Кингсли? Он продал ценный для семьи Стернс антиквариат? Священник продал свою гребаную плазму? Ни у кого не было столько плазмы.
— Maîtresse?
Нора обернулась и увидела Кингсли в дверях ее темницы. Сегодня вечером он выглядел великолепно в британском военном костюме эпохи Регентства, неприлично узких белых брюках и коричневых гессенских сапогах. Она понимала, как сильно французу, должно быть, было больно одеваться в британскую военную форму, но красный цвет его сюртука гармонировал с красным цветом ее корсета и сапог. Он выглядел готовым к битве. Она — нет. Она чувствовала, что готова отдаться прямо в объятия Сорена.
— Кинг… — Она не могла дышать. Она чувствовала слишком много.
— Пойдем? — спросил он.
Нора посмотрела на коробку в своих руках. Она кивнула и положила ту обратно на кровать. Позже она вернется за ней. Кингсли протянул руку, и она приняла ее.
Теперь пути назад нет.
— Ты готова? — спросил Кингсли, когда они поднимались по лестнице к лифту черным ходом.
— Нет, — ответила она.
Кингсли посмотрел на нее с некоторым беспокойством.
— У тебя есть пять минут, чтобы собраться.
— Я… — Она осмотрелась и утянула Кингсли между гардеробной в главном коридоре и лифтом. Она прижалась головой к стене и дышала в ладони.
— Что такое?
— Кингсли, Сорен подарил мне ноутбук. Очень дорогой. Он дал обет бедности. У него нет денег. Как он заплатил за него?
— Он взял их не у меня, — ответил Кингсли и пожал плечами. – Предполагаю, он попросил у сестры. Клэр могла бы оплатить его.
— Вообще—то, я заплатила за него.
Нора резко обернулась и увидела Миледи, стоящую у лифта в элегантном платье в стиле регентства из чистого белого шелка. Оно было почти похоже на свадебное платье. Но Нора не обращала внимания ни на свою одежду, ни на идеально уложенные густые черные волосы, ни на идеальные пухлые губы, ни на длинные ресницы. Нет, взгляд Норы был прикован к медальону на шее Миледи. Стеклянный медальон memento mori, предназначенный для хранения пряди волос умершего возлюбленного. Но это не то, что было в этом медальоне. Нора четко видела.
Внутри лежала прядь золотисто—светлых волос.
Волосы Сорена.
— Ах ты, сука... — сказала Нора с улыбкой. — Он бы не стал.
— Он это сделал.
— Ни за что на свете.
— Я же говорила тебе, что все продается.
Миледи рассмеялась. Нет, это был не смех. Это было хихиканье, милое и девчачье. Это привело Нору в ярость. Она бросилась вперед, но Кингсли схватил ее за руку.
— Не здесь, — прошептал он ей на ухо. — Прибереги это для игры.
— Это больше не игра, — сказала Нора, заглядывая Миледи в душу. Эта сука прикасалась к Сорену. Даже если все, что она сделала, это подрезала ножницами его волосы, она все равно была трупом. Ей следовало вонзить себе в сердце те ножницы, которыми она обрезала волосы Сорена. Это избавило бы Нору от необходимости делать это за нее.
— Ты не имеешь права прикасаться к моему священнику, — сказала Нора Миледи.
— Слишком поздно. Ты задела меня и мою любимую игрушку. Я задела тебя и твою любимую игрушку. Но если это тебя хоть немного утешит, я считаю, что это ничья. А ты?
— Нет.
— Тогда играй дальше.
Миледи, все еще хихикая, вошла в лифт. Когда двери за ней закрылись, Нора посмотрела на Кингсли.
— Он бы не стал... — Она смотрела на Кингсли. — Он ни за что не подчинился бы этой женщине, или любой другой женщине, или кому—либо еще на земле ради денег.
— Ты действительно думаешь, что он сделал это из—за денег? — спросил Кингсли, выгибая бровь, и как бы говоря взглядом: «тебе ли не знать».
Нора прислонилась к стене, прислонившись головой к выцветшим красным обоям. Почему... зачем Сорену так поступать с ней? Зачем ему дарить ей подарок, который обошелся бы ей дороже, чем если бы она купила его сама?
— Гребаный садист... — Она выдохнула.
— Госпожа? — спросил Кингсли.
Нора выпрямилась и сделала успокаивающий вдох. Сорен позволил Миледи прикоснуться к себе. Отлично. Очень хорошо. У него были на то свои причины. Надеюсь, одной из его причин было то, что он хотел вызвать в ней убийственную ярость, которую она затем выместила бы на Миледи. Если так, то это сработало.
Как чертово заклинание.
— Хорошо, Кинг, — сказала она. — Теперь я готова.
Когда единственный лифт, который вел вниз, в шахту, вернулся на главный этаж, Нора была готова. Теперь они были втроем одни — Кингсли, Нора и ее бешено бьющееся сердце. Адреналин бесконтрольно хлынул по ее телу. Нервозность могла бы сыграть ей на руку. Она слышала о людях, которые срывали двери с горящих машин и поднимали обрушившиеся стены с людей, когда испытывали прилив адреналина. У нее не было никакого интереса выламывать двери или поднимать стены. Но она была бы не прочь оторвать Миледи голову и швырнуть ее об стену. Такая мысль вызвала у нее усмешку, злую, чудесную усмешку.
Лифт начал спускаться. Затем двери открылись. Шум толпы ударил по ней, как штормовой ветер. Она расправила плечи, вздернула подбородок, взмахнула стеком.
— Она прикоснулась к Сорену.
— Похоже, так оно и есть, — сказал Кингсли. — И что вы собираетесь с этим делать, ваше величество?
Нора посмотрела на Кингсли.
— Отрубить ей голову.
Глава 20
Красная королева.
Кингсли первым шагнул в темноту и какофонию. Он снова потянулся к ней, но она не взяла его за руку. Сама, без его помощи и без страха, она переступила порог и встала рядом с ним. Музыка гремела из динамиков размером с гору. Она узнала песню. Это была одна из любимых песен Кингсли, идеальная партитура для сопровождения соблазнения, избиения, признания и отпущения грехов в постели.
Время замедлилось, когда они спускались по лестнице в яму внизу. В промежутках между вспышками синего и красного она видела, как зрачки Кингсли расширяются, привыкая к слабому освещению. Его губы слегка приоткрылись, и она увидела, как его грудь вздымается при вдохе. На его лице, красивом, внушительном, неулыбчивом, было выражение солдата—ветерана, идущего в бой. Бдительный и бесстрашный.
Нора подняла глаза и увидела Гриффина на выступе балкона VIP—бара, смотрящего на нее сверху вниз и наблюдающего за каждым ее движением. Он послал ей воздушный поцелуй. Госпожа Ирина, русская госпожа Кингсли, тихонько отошла от мужчины, стоящего на коленях на скамейке, и встала рядом с ней и Кингсли. Знак верности, который никто не пропустит. Троица пошла дальше, направляясь к лифту, который должен был доставить их в VIP—бар. Все, что могло случиться, произошло бы за эти сто шагов между лестницей и лифтом. Она чувствовала, что все вокруг нее знали это. Они ждали, все до единого. Ожидая того, что должно было произойти. Она узнавала каждое лицо в толпе, а это означало, что все лица в толпе узнавали ее. Кингсли дал понять всему миру, что девушки по имени Элеонор Шрайбер больше не существует и ее место заняла женщина по имени госпожа Нора.
Лица, наблюдавшие за ней, ухмылялись и закатывали глаза. Но с ними никто не говорил. Их никто не остановил. Кингсли продолжил, и толпа, как всегда, расступилась перед ним. Никто не посмеет бросить вызов королю. Одним словом, он мог изгнать любого из городского БДСМ—сообщества. Они будут персонами нон грата, им будет отказано в игре в каждом клубе города. И это было наказанием за первый удар. Если кто—то и осмеливался разозлить Кингсли Эджа, то никогда не делал этого дважды.