Спасибо Богу за Диану. По крайней мере, она знала, что сегодня вечером никто не побеспокоит их с Сореном.
— Сорен? — крикнула она, проскользнув через боковую дверь на кухню. Никто не ответил. Кухонные столы ломились от маленьких изящных композиций в различных горшочках и вазочках, какие дарят после смерти близкого человека или во время продолжительной болезни. Бессовестно любопытная, она взглянула на ближайшую карточку, одинокую орхидею в бледно—голубом горшке, и прочитала записку: «Выздоравливайте быстрее, отец С. Нам нужно, чтобы вы сокрушили Первого пресвитерианина вместе с нами. С любовью, ваша футбольная команда «Пресвятого сердца»».
— Сорен? — Она позвала его по имени громче и помчалась по дому, разыскивая его в каждой комнате. Внизу его не было, поэтому она бросилась наверх, громко шлепая подошвами своих темно—синих сандалий по деревянной лестнице.
— Я здесь, Элеонор, — ответил он. Она побежала в ванную и обнаружила его стоящим перед раковиной. Правое предплечье и кисть правой руки у него были обмотаны марлевой повязкой. — Мне нужна твоя помощь, если ты не возражаешь против вида крови, и мы оба знаем, что ты не против.
— Пожалуйста, расскажи мне, что произошло, — потребовала она, ее сердце колотилось так, словно она пробежала милю за четыре минуты. Такой ритм не прекращался с момента его телефонного звонка. — С тобой все в порядке?
— Я в порядке. Вывихнутое запястье. Несколько рваных ран. Ничего такого, что не заживет.
Она вошла в ванную и бесцеремонно вымыла руки.
— Если ты сможешь снять бинты и повязать новые, я буду у тебя в долгу, — сказал Сорен. — Это нелегко сделать одной рукой.
— Как из всех людей именно ты умудрился вывихнуть запястье? — Она взяла его руку в свои ладони и начала снимать слои марли. — И почему ты просто не мог сказать мне по телефону, что у тебя растяжение запястья? Ты снова дрался с Кингом, не так ли? — Если бы это было так, она бы вывихнула ему другое запястье.
— Пьяный водитель столкнул меня с дороги.
— На твоем мотоцикле? — Нора едва могла дышать.
— Боюсь, что так. Но, как и я, мотоцикл получил лишь легкие повреждения. Мне очень повезло. Как священник, я должен сказать, что я благословлен, но давай будем честны, иногда только удача удерживает человека от того, чтобы попасть в морг.
— Боже мой, — Нора едва могла говорить от шока и ярости. — Пьяный водитель сбил тебя на дороге? Кто он? Я убью его.
— Она, не он. Это была двадцатилетняя студентка колледжа, и она уже мертва, так что я бы не стал беспокоиться о мести. Она в руках Божьих.
— Иисусе... ты попал в автомобильную аварию со смертельным исходом и не сказал мне?
— Я только что сказал тебе.
— Ты сказал мне по телефону, что попал в аварию. Не сказал, что это была автомобильная авария со смертельным исходом.
— Я знаю, как ты водишь машину при самых благоприятных обстоятельствах, и не хотел, чтобы ты попала в аварию по дороге ко мне.
— Ты бы разозлился на меня, если бы я попала в серьезную автомобильную аварию и ничего тебе не сказала.
— Я священник, Элеонор. Я вряд ли смогу позвонить тебе из больницы, не так ли? Я делаю там обходы, и каждый врач и медсестра знают меня. Медсестра позвонила Диане, и как только в церкви стало известно об аварии, у меня в отделении неотложной помощи была дюжина прихожан, предлагающих свое утешение, молитвы и еду. Не обижайся. Я бы предпочел твое общество.
— Когда это произошло?
— Две ночи назад.
— Две ночи?
Сорен тяжело выдохнул. Он всегда ненавидел объясняться. Он делал все по какой—то причине, повторял он снова и снова. Разве она не могла просто довериться этому?
— Весь вчерашний день ко мне приходили посетители, проверяли, как я себя чувствую. Епископ, полдюжины иезуитов, Диана и ее семья, доктор Саттон, доктор Кейли и, конечно же, Клэр настояли на том, чтобы остаться на ночь прошлой ночью. Моя сестра, как ты знаешь, чрезмерно опекает меня.
— Диана привезла тебя домой?
— Клэр. И она также занимается ремонтом «Дукати». Знаю, что ты переживаешь о нем.
Ей было наплевать на этот гребаный мотоцикл.
— Хорошо. — Нора кивнула. — Я рада, что Клэр была здесь. И ты... Я рада, что с тобой все в порядке.
— Буду в порядке, как только сменю повязку.
— Точно. — Она поняла намек и вернулась к работе. — Прости. Я не привыкла к этому.
Ее руки тряслись, когда она закончила снимать повязку с его руки. Когда она сняла марлевые тампоны, то обнаружила царапины от столкновения с асфальтом, свежие и красные, но заживающие.
— Не привыкла лечить незначительные раны? Я бы подумал, что самая печально известная Госпожа в штате к настоящему времени уже стала экспертом в этом вопросе.
— Я не привыкла быть последним человеком, который узнает, что с тобой что—то случилось.
— Ты не последняя, кто узнал об этом. Я не сказал Кингсли. Ты же знаешь его отношение к врачам и больницам.
— Я скажу ему. Он не будет кричать на меня так сильно, как на тебя.
— Скажи ему, чтобы он не присылал цветы. Когда умерла моя мать, он прислал столько букетов, что можно было запросто открыть оранжерею.
— Я попрошу алкоголь.
— Гораздо лучший подарок.
Нора держала его руку над раковиной и промывала раны антисептиком. Любой другой вздрогнул бы и поморщился от дискомфорта, но Сорен оставался стоически бесстрастным.
Розовая жидкость, кровь и вода, наполнила раковину. Так осторожно, как только могла, она промыла рваные раны. Посыпались кусочки камня, черные пятна на белом фарфоре.
— Черт, — сказала она. — В твоей руке все еще куски тротуара.
— В больнице меня предупредили, что потребуется время, чтобы все осколки вышли.
Нора сморгнула слезы, ее горло сдавило. Видения аварии непрошено прокрались в ее сознание — визжащие шины, скручивающийся металл, драгоценная кровь Сорена, высыхающая на асфальте.
— Я хотел сделать это с тобой, — сказал Сорен, склонив голову над ее головой, пока она работала. — В тот день, когда я впервые увидел тебя.
— Ты хотел вымыть мою руку в своей раковине? Странное извращение.
Сорен тихо усмехнулся.
— Твои колени. У тебя на них были самые жуткие царапины, помнишь? Кто—то толкнул тебя в школе, и твои колени выглядели так, словно в них впечаталась половина тротуара.
— Со временем они зажили.
— Я беспокоился, что тобой пренебрегают. В тот день, когда я встретил тебя... Ты была одета как уличный мальчишка и выглядела раненой и немытой.
— Мама работала на двух работах. Если там и было пренебрежение, то оно было не опасным.
— Нет такого понятия. И все же я подумал, что царапины на твоих коленях — многообещающий знак. Очевидно, ты не боялась боли и не страшилась крови. Садисты плохо ладят с брезгливыми.
Нора улыбнулась.
— Также нельзя быть брезгливой и быть доминатрикс. Ты давно бы поседел, если бы знал о том дерьме, которое я видела за последние пару лет. — Она подняла на него глаза. — Упс. Слишком поздно.
— Все настолько плохо? — спросил он.
— Настолько хорошо. Я не жаловалась. Я люблю свою работу. Большую часть времени.
— А что насчет меньшей части?
— Ты всегда любишь свою работу? — спросила она.
— Замечание принято.
В тишине она закончила промывать раны на его руке. Должно быть, на нем не было перчаток, потому что основная тяжесть удара пришлась на тыльную сторону ладони.
— Они дали тебе какие—нибудь обезболивающие? — спросила она.
— Викодин. Я стараюсь ничего не принимать.
— Перестань строить из себя мученика. Если ты их не возьмешь, я возьму. Эти плохие парни — серьезное развлечение.
Сорен уставился на нее.
— Это не мученичество. Боль... успокаивает. И отвлекает. Студентка колледжа, у которой вся жизнь впереди, немного переборщила с весельем на вечеринке по случаю дня рождения подруги и умерла две ночи назад, чуть не забрав меня с собой. Я бы предпочел сосредоточиться на своей боли, а не на боли ее семьи.