— Что?
Нора остановилась. Она наклонила голову. Она рассмеялась.
— Вот оно, — сказала она.
— Что оно?
— Ничего. — Она посмотрела на Торни и ухмыльнулась. — Я имею в виду, все. Я только что поняла кое—что. Спасибо. Без тебя я бы не справилась, Торни.
— Не справилась с чем?
— Я надеюсь, у вас с Надей будет очень долгая и сексуальная совместная жизнь. Я должна идти.
— Не уходи. Я должен тебе... стольким. Я в долгу перед тобой. Я могу отплатить или что—то еще?
— Ты только что помог мне понять, как спасти моего священника. — Она похлопала его по щеке и сопротивлялась желанию шлепнуть ее хотя бы раз, чтобы наказать его за то, что он ее трахнул. Учитывая, сколько мужчин она использовала для секса за последние пару лет, она уступила ему. В конце концов, это был очень хороший секс.
Нора оставила Торни и побежала к своей машине. Завтра Сорен произносил свои последние обеты. На следующий день он уедет от нее в Сирию и на всю оставшуюся жизнь.
Она завела машину, но поехала не домой.
Два года назад Сорен сказал ей закончить ее историю Руфь.
Завтра она наконец напишет концовку.
Глава 33
Последние обеты
Утром последнего августовского воскресенья Нора вошла в двухсотлетнюю иезуитскую церковь в Гарлеме, где Сорен и четырнадцать других ветеранов—иезуитов должны были принести в тот день свои последние обеты. За полчаса до начала службы скамьи уже скрипели под тяжестью друзей и членов семьи, сгрудившихся плечом к плечу, ожидающих, когда их священники произнесут последние обеты, которые они принесут в своей жизни. Если они зайдут так далеко, то вряд ли покинут орден. Они были в нем по крайней мере двадцать лет, каждый из них, и они решили остаться в иезуитах до конца. Сорен умрет иезуитом. Это было то, чего она хотела для него, потому что это то, чего он хотел для себя. Но здесь он мог быть иезуитом, близким к ней и Кингсли. Для этого ему не нужно было лететь через весь мир в зону боевых действий. Она отдала бы все, чтобы удержать его здесь, чтобы он был в безопасности.
И если все было тем, о чем он просил, все было тем, что она ему даст.
Нора нервно шла по центральному проходу, красная ковровая дорожка под ее ногами заглушала звук каблуков. Она поискала место где—нибудь поближе, но не слишком близко, где могла видеть, но не быть увиденной. Слишком поздно. Из—за скамьи справа высунулась рука и схватила ее за запястье. Нора вздрогнула и посмотрела в глаза молодой женщины с темными волосами, подстриженной под стильный боб и одетой в платье, которое стоило больше, чем ежемесячный платеж Норы по ипотеке.
— Не смей делать вид, что не помнишь меня, — сказала женщина строгим и властным голосом — точь—в—точь как у ее брата.
— Клэр. — Нора почувствовала глубочайшее чувство облегчения, когда Клэр заключила ее в почти болезненные объятия.
— Элли, — выдохнула Клэр, — Очень долго.
— Слишком долго, — согласились Нора, и шумно сглотнула.
— Ты должна мне помочь. — Клэр казалась напуганной, в отчаянии.
— Помогу, — ответила Нора.
— Поможешь?
Нора кивнула у плеча Клэр.
— Я люблю его, — сказала Нора. — Я ушла от него не потому, что перестала любить.
— Знаю, — ответила Клэр. — Никто не может перестать любить его после того, как влюбится.
Клэр выпустила ее из сокрушительных объятий, но продолжала держать Нору за руку. Она не казалась готовой или желающей отпустить ее, и Нора была ей благодарна.
— Я так рада что ты здесь, — сказала Клэр. На ее лице были слезы. — Я не справлюсь одна.
— Я не хотела приходить.
— Я тоже, — призналась Клэр. — Но я не смогла ему отказать.
— Ты просила его не уезжать? — Спросила Нора.
— Я не просила, я умоляла. — Клэр посмотрела вперед. У нее и Сорена были одинаковые профили, те же уши, те же скулы, один и тот же ироничный изгиб рта, когда они улыбались. Но Клэр не улыбалась.
— Он сказал почему он уезжает?
— Едет и один из священников, который посетил его после аварии на мотоцикле. Он тот, кто попросил его уйти. Не могу поверить, что он сказал «да». — Клэр сильнее сжала руку Норы.
— Я могу, — сказала Нора. Она не хотела верить, но могла. Она ушла от него. Кингсли сделал ставку на нее. Она отказалась вернуться к нему. Что удерживало его здесь? Ничего.
— Что ты будешь делать? — Спросила Клэр.
— Молиться.
— Поможет? — Спросила Клэр.
— Не навредит.
Начала играть музыка, Нора узнала гимн. "Будь моим светом".
Внезапно все в собрании поднялись на ноги. Нора огляделась, пока пели гимн в поисках знакомых лиц. Наконец она нашла некоторые из них на балконе.
— Он выбрал музыку? — Спросила Нора у Клэр.
— Я не знаю. А что?
— Это мой любимый гимн.
— Кажется, приход хорошо его знает. — Клэр повернула голову и посмотрела на балкон. — Я слышу, как они подпевают.
— Кто?
— Пресвятое сердце, — сказала Клэр. — Они все на балконе. Больше ста прихожан здесь.
Нора оглянулась назад и вверх и увидела лица, которые она узнала, включая Диану и семью Дианы. Она должна быть там, наверху, подумала Нора. Она должна быть в церкви Сорена. Но ее не могло быть. Она не просто ушла от него, она ушла и от них.
— Это треть всего прихода, — прошептала она Клэр.
— Видишь? — Сказала Клэр. — Говорила же. Как только начинаешь его любить, не можешь остановиться.
Нора действительно любила его и никогда не перестанет любить, поэтому, когда он и другие четырнадцать иезуитов шли по проходу и он повернул голову, чтобы посмотреть на нее, она улыбнулась ему. Он не улыбнулся в ответ, но она могла сказать, что он этого хотел. Ей хотелось, чтобы Кингсли был здесь и держал ее за другую руку, но она не винила его за то, что он не пришел. Много лет назад ему пришлось безучастно смотреть, как Сорен женится на сестре Кингсли. Он не мог и не хотел сидеть сложа руки и смотреть, как единственный мужчина, которого он когда—либо любил, отдает себя очередному сопернику.
Церемония последних обетов включала полную мессу, в которой участвовали все пятнадцать священников. Они выглядели почти ангельскими в своих не совсем белых одеждах бок о бок. Это была пестрая команда со всего мира — Африки, Азии, Южной Америки, Мексики и Соединенных Штатов. Сорен был одним из младших, но не самым молодым. Однозначно самым красивым. По крайней мере, по ее мнению.
Когда пришло время причащаться, Нора вышла вперед. Она не причащалась с тех пор, как покинула Сорена. Поэтому было уместно, что она подошла к его очереди, и когда он поднял облатку, которая была Телом Христовым, она позволила ему положить ее себе на язык. Когда проглотила, то почувствовала старую рану, о которой забыла. Потом старая рана ушла, зажила. Трещина в ее сердце затянулась и покрылась шрамами. Церковь запела новый гимн, и к ее сердцу обратились слова: «Вернитесь домой, вернитесь домой... вы, утомленные, вернитесь домой».
Только слова. Банальные слова. И все же они резали душу Норы по живому.
Нора устала. И Нора действительно хотела вернуться домой.
Один за другим каждый из пятнадцати священников произносил обеты. Когда Сорен встал на колени, чтобы произнести свои клятвы, Нора перевела дыхание при виде — редком виде — Сорена, кающегося и смиренного. Когда он произносил обеты, его голос был сильным, ясным и непоколебимым. Его слова разнеслись по всей церкви, как восходящий поток, и если бы у Норы были крылья, она могла бы взлететь.
— Я, Маркус Леннокс Стернс, произношу свои обеты и обещаю Всемогущему Богу в присутствии Девы—Матери, всего небесного двора и всех присутствующих здесь, а также вас, преподобный отец Хаас, верховного настоятеля Общества Иисуса и его преемника и наместника Бога, вечной бедности, целомудрия и послушания...»
Чтение обета продолжалось до тех пор, пока каждый последний священник не произнес свое окончательное обещание. Остальная часть мессы прошла в тумане. Из—за жары, влажности и страха, что она не справится со своей задачей, Нора едва могла сосредоточиться на словах. Не то чтобы это имело значение. Она знала католическую мессу наизусть. Слова были вытатуированы в ее разуме и заклеймены в ее душе. Она выпалила их, не подумав.