Ее зубы впились ему в плечи. Движения превратились во что—то животное, во что—то ослепляющее, во что—то грубое и свирепое от потребности, такое же голое и голодное, как и они сами. Нора сдерживалась, пока могла. Она хотела ждать его, а он ее. Когда они наконец кончили, они кончили вместе, оргазм стирал зрение и дыхание и даже мир, когда он проносился сквозь них, дрожь, которая длилась вечно, пока не закончилась и Нора не рухнула на грудь Кингсли.
Когда он все еще был внутри нее, она потянулась к его рукам и расстегнула наручники на спинке кровати. Он перевернул ее на спину и покинул ее тело. Усталость поразила ее, и она вспомнила, что почти не спала вчера и позавчера. Страх не давал ей уснуть, но теперь она не боялась, не в этой постели с этим мужчиной, который мог и готов убить, чтобы защитить ее, если до этого дойдет. Она раздвинула для него ноги, и он скользнул в нее двумя пальцами, трогая свою сперму в ее теле. Когда через несколько мгновений она заснула, он все еще был внутри нее.
Когда Нора проснулась, была полная ночь. Ее разбудил какой—то звук, что—то вроде стука или звонка. Кровать была пуста. Она была одна. Она соскользнула с кровати, нашла шелковый халат Джульетты на задней стороне двери в ванную и надела его, завязав шнурок вокруг талии. Выйдя из спальни Кингсли, она что—то услышала. Шепчущие голоса разносились по пустым коридорам.
Она спустилась по главной лестнице и остановилась на площадке. Сорен стоял в вестибюле, уличный фонарь делал его светлые волосы белыми. Он обнимал Кингсли.
Нора ничего не сказала. С тех пор как она стала работать на Кингсли, между ним и Сореном образовался разрыв. Это был первый раз, когда она видела их так близко за три года. О, они шутили, дразнились, вместе выпивали при случае.
Но это было не так. Не так честно. Кингсли сжал лацканы Сорена в кулаках, и его голова покоилась на плече Сорена. Сорен обнял Кингсли, поглаживая одной рукой его спину, а другой крепко вцепившись в волосы Кингсли, прижимая его к себе. Кровь просочилась сквозь белую рубашку Кингсли, и она знала, что Сорен чувствовал сквозь ткань глубокие рубцы на теле Кингсли. Сорен что—то шептал Кингсли на ухо, что—то, что потрясло Кингсли до глубины души. По тому, как двигалась спина Кингсли, можно было сказать, что он либо плачет, либо старается не плакать. Она видела Кингсли и Сорена вместе в постели, и это все равно не было и вполовину так интимно, как видеть их такими, видеть Кингсли испуганным ребенком, ищущим любви и безопасности в объятиях отца.
Нора развернулась чтобы уйти, оставить их наедине, но Сорен произнес ее имя.
Она повернулась и посмотрела на них.
Кингсли первым отпустил Сорена и выпрямился. Он и Сорен встретились взглядами, прежде чем Кингсли кивнул на то, что Сорен не должен был отвечать. Когда Сорен провел губами по лбу Кингсли, Кинг закрыл глаза и поморщился, словно поцелуй обжег его. Восстановив самообладание, Кингсли направился вверх по лестнице, останавливаясь, чтобы поцеловать ее в щеку, проходя мимо. Когда они с Сореном остались одни, она продолжила спускаться вниз и остановилась на последней ступеньке, встретившись взглядом с Сореном.
— Четыре месяца? — Спросил Сорен, обнимая ее за талию.
— Что четыре месяца?
— Сможешь прожить без меня четыре месяца? Кингсли сказал, что сможет, если я вернусь домой к Новому году.
— Ты едешь в Сирию, но только на четыре месяца?
— Да. — Сорен сложил руки перед собой. Хотя на нем не было колоратки, он был похож на священника. Свет уличного фонаря лился в окна и окружал его призрачным ореолом. Все, что ей нужно было, это сделать шаг вперед, и она окажется внутри его круга света.
— Если Кинг может прожить четыре месяца, то и я смогу, — сказала она, держась в тени, где чувствовала себя в наибольшей безопасности. Она не хотела, чтобы он видел выражение облегчения на ее лице, слезы в ее глазах.
— Ты порвешь билет?
— Он возвратный, — ответила она, ее голос бы хриплым и прилипал к горлу.
— Ты правда собиралась поехать за мной в Сирию, если бы я уехал навсегда?
— Сорен, — сказала она, качая головой. — Я уже наняла прислугу для дома.
— Я тронут. Искренне. — Его слова могли быть саркастичными, и она не осудила бы его, но нет. Он был тронут. Искренне.
— Я не могу вернуться к тебе, но и жить с тобой не стану. Одно —чистилище. Второе — ад.
Сорен подошел ближе, прижался к ее губам. Нора отстранилась.
— Что насчет твоих клятв? — Спросила она.
— Они вступят в силу завтра.
Нора рассмеялась и обняла, целуя его и целуя с неистовством. Его руки скользнули под халат, нашли ее груди и удерживали их, пока его язык пробовал ее рот, а она его. Он скользнул рукой между ее ног.
— Кингсли? — Спросил он. Она знала, что он чувствовал влагу внутри нее.
— Он нуждался в этом. Как и я, — ответила она и его пальцы скользнули глубже. — Тебе это нужно?
— Нет, — ответил он, и она сделала все чтобы скрыть разочарование. Его руки покинули ее тело, и она снова завязала халат.
— Значит ты действительно попробуешь эту штуку с целибатом/целомудрием? — Спросила она.
— Я соблюдал целибат четырнадцать лет до тебя. Я выдержу еще четырнадцать лет.
— Будешь скучать по мне.
— Уже скучаю.
— Что, если я скажу, что приеду к тебе?
— Я приму тебя.
— К черту клятвы?
— Не к черту, — ответил он. — Просто отодвинем их.
— Тебе стоило прийти и остаться у нас на ночь. По старой памяти.
— Разве мы не обсуждали целомудрие десять секунд назад?
— Напомни мне, это было до того или после твоих пальцев во мне?
— Touché. — Он снова поцеловал ее, но быстро, затем отошел. — Я должен идти. Утренняя месса завтра в восемь.
— Ты уезжаешь в среду?
— В среду. Нам стоит попрощаться сейчас, — сказал он. — Не знаю будет ли у нас другой шанс до моего отъезда.
— Я могу отвезти тебя в аэропорт. Или Кинг. Или мы оба.
— Диана отвезет меня. А если один из вас поедет...
— Что?
— Я могу не сесть на самолет.
Нора улыбнулась. Сорен мог быть холодным и жестоким, но иногда, казалось он был создан чтобы говорить слова, в которых она больше всего нуждалась.
— Тогда прощай, — сказала она. — Береги себя. Не знаю, что буду делать без тебя.
— Если я вас знаю — а я знаю, — ты найдешь, чем себя занять, — сказал он. Он поцеловал ее в щеку и повернулся, чтобы уйти. Она хотела быть достаточно сильной, чтобы отпустить его без лишних слов. Но не смогла, поэтому она побежала к нему, выбежала на свет и позволила ему обнять себя. Слезы лились рекой, и он укачивал ее.
— Моя любовь. — Сказал он обнимая ее. — Моя малышка...
Она глубоко вдохнула запах снега на его коже и волосах, вечную зиму, которую он носил внутри себя. Он пах Сочельником, единственной ночью в году, когда даже взрослые могут поверить в волшебство.
— Ты же не собирался уходить навсегда, не так ли? Оставить нас навсегда? — Она спросила. — Ты знаешь я люблю тебя. Ты знаешь, что я всегда буду любить тебя. Даже если я не могу... если у нас не получается, это не значит, что я не люблю тебя. Ты...
— Что?
— Ты мое все, — ответила она. — Я знаю, что ты мог оставить меня. Я дала тебе все причины. Но Кинг?
— Я бы держался подальше столько, сколько нужно, — прошептал он ей в волосы.
— Ради чего?
— Ради победы, конечно же, — ответил он. — Эндшпиля.
Он выпрямился и убрал ее волосы с лица, смахнул слезы с ее щек.