- Ты пожалеешь об этом.
- Жду не дождусь, когда начну сожалеть.
- Это тест, не так ли? Ты проверяешь меня?
- Конечно.
- И если я пройду этот тест, что я выиграю?
- Меня.
- Хороший приз.
- Когда я закончу с тобой, - сказал он, беря ее лицо в ладони, - в мире не останется мужчины, который не принял бы пулю, ради возможности лизнуть твои сапоги.
- Сейчас не мои ботинки нужно лизать.
Кингсли улыбнулся ей чувственной, загадочной улыбкой. Это не предвещало ничего хорошего.
- Я дам тебе подсказку, как выиграть твой приз. Ты знаешь женщину по имени Тереза Беркли? - спросил он.
- Если я и знакома с ней, то не помню этого.
- Ты не знакома с ней. Она умерла в 1830-х годах. Но перед смертью она работала Доминатрикс. Сомневаюсь, что она использовала этот термин, но она была ею. Она изобрела что-то вроде стоячего стола, который назвала «шевеле». Его использовали для пыток мужчин с одной стороны, в то время как другая женщина могла сексуально стимулировать их с другой стороны. Сейчас у нас есть отдельно стоящий Андреевский крест для этого, но это было довольно оригинальное приспособление.
- Похоже на мой типаж.
- Однажды в Лондон приехал клиент и написал ей письмо с просьбой провести сессию на ее лошадке. Таковы были условия, которые он предложил. Он заплатил бы ей «фунт стерлингов за первую каплю крови, два фунта стерлингов, если кровь потечет до пят, три фунта стерлингов, если пятки будут залиты кровью, четыре фунта стерлингов, если кровь достигнет пола, и пять фунтов стерлингов, если вам удастся заставить меня потерять сознание». Его слова, chérie.
- Потерять сознание? Иисусе.
- Не будь ванильной, - ответил он. Он понизил голос до шепота. - Мы, мазохисты, любим, когда нас бьют. Но мораль этой истории не в этом.
- Тогда в чем мораль, Кинг?
- Мораль в том, если хочешь мои фунты стерлингов или любые другие фунты, тебе придется их заработать.
Кингсли повернулся к ней спиной, чтобы уйти, и, не раздумывая, она замахнулась флоггером. Она уже было обрушила тот на его спину, надеясь впечатлить его одним жестким ударом. Но Кингсли повернулся в последнюю секунду и поймал хвосты в руку. Она обмотала ремешок ручки вокруг запястья, таким образом, ему было слишком легко притянуть ее к себе и прижать спиной к стене.
- Что, черт возьми, это было? - потребовал он, сжимая ее запястье до боли. - Не надевай гребаный ремешок чертова флоггера на свое гребаное запястье. Он для того, чтобы вешать его на чертову стену. А ты надела чертову дрянь на свое чертово запястье, кто-нибудь вроде меня может схватить тебя и изнасиловать, ты, гребаный новичок.
Он сорвал флоггер с ее запястья и отбросил в сторону.
- Кинг, прости...
Кингсли прервал ее извинения, зажав ей рот рукой. Элли вздрогнула, сердце забилось в чистом страхе.
- Заткнись, - сказал он. - Ты облажалась, и будешь наказана.
Он потащил ее к кровати и швырнул на нее. Никакое сопротивление и борьба не могли сдвинуть его.
Коленями, ступнями, руками и ладонями, Кингсли пригвоздил ее к кровати. Он был по меньшей мере на шестьдесят фунтов тяжелее ее и был невероятно силен. Наконец она перестала сопротивляться. Она лежала на спине на кровати и не двигалась, пока Кингсли не отпустил ее.
- Это так называемая проверка реальности, Элли. Повторяй за мной, - сказал Кингсли. - Я плохой доминант.
Яростное рычание вырвалось из ее горла.
- Повтори, - сказал Кингсли.
- Я плохой доминант.
- Хорошие доминанты не бьют людей без их разрешения. Повтори.
- Хорошие доминанты не бьют людей без их разрешения.
- Ты хороший доминант? - спросил он.
- Я хочу им быть.
- Давай выясним, - ответил Кингсли, на его лице появилась маска стальной решимости. Он мог быть мазохистом, он мог быть свитчем, но прямо сейчас он был полностью доминантом, устрашающим доминантом.
Кингсли отпустил одно запястье и расстегнул молнию на ее джинсах.
- Стоп-слово сейчас, - сказал он. – Прямо сейчас, мать твою.
- Или что? Трахнешь меня? Давай.
- Тебе бы это слишком понравилось, - сказал он, запуская руку ей в джинсы. - Но ты даже и близко не подобралась к тому, чтобы заслужить мой член.
Он вошел в нее пальцем, и Элли вскрикнула, но не от боли, а от удовольствия.
- Так и думал, - сказал он.
- Что? - Она попыталась выбраться из-под него, но не смогла пошевелиться. Он приковал ее к кровати.
- Ты течешь. Слишком течешь для доминанта.
- Я больше года не трахалась.
- Это твоя проблема, а не моя.
Он вытащил руку из ее штанов и перевернул на живот. Приблизив губы к ее уху, он прошептал предупреждение.
- В мире только один мужчина заботится о тебе больше, чем я, - начал Кингсли. - Просто представь, что сделал бы мужчина, которому на тебя наплевать, если бы ты облажалась во время сессии так же сильно, как облажалась со мной.
- Я облажалась, - сказала она.
- Да.
- Этого больше не повторится.
- Нам больше не придется об этом говорить, не так ли?
- Да.
- Да, что?
- Да, Кингсли.
- Ты не станешь называть меня «сэр»? - спросил он холодным, но дразнящим голосом.
- Нет, - ответила она.
- И почему?
- Потому что я больше не сабмиссив. Я никого не называю «сэр».
Кингсли наклонился еще ближе, прижался губами к ее затылку и поцеловал.
- Рад, что ты наконец осознаешь это, - ответил он. - Чертовски вовремя.
Глава 6
Специальная доставка.
Оставшись одна в своей спальне, Элли разделась - сняла свою любимую концертную футболку Pearl Jam, которая была у нее с 1994 года, и потрепанные обрезанные джинсовые шорты. Это была ее удобная одежда, ее униформа для ленивого дня, когда она жила здесь, у Кингсли, до того, как ушла в монастырь. Там ей приходилось носить черные колготки, длинные юбки и застегнутые на все пуговицы блузки. Это было все равно, что носить костюм каждый день, так что было неплохо снова надеть свою собственную одежду. Хотя та больше не казалась ее. Она казалась другим костюмом. Они принадлежали Элеонор. Но если она больше не принадлежала ему, была ли она вообще Элеонор? Кингсли сказал, что изменит ее имя. Ей было почти все равно, на что он его заменит, лишь бы она могла быть кем-то, кто больше не был Элеонор. Элеонор устала. Элеонор была напугана. Элеонор скучала по своему священнику.
Почти час она стояла под обжигающими струями воды и позволяла теплу проникать в ее ноющие мышцы, но независимо от того, как долго она оставалась под душем, боль оставалась. Она вытерлась мягким белым полотенцем, которое ей не придется стирать, сушить и складывать - у Кингсли была экономка. Это должно было быть похоже на рай, снова жить в роскоши. Но все же...
- Ты облажалась сегодня.
Элли вышла из ванной комнаты и обнаружила Кингсли, сидящего на ее кровати, ноги скрещены в лодыжках, он выглядел самодовольным и пресыщенным. Воротник и жилетка расстегнуты. Пока она была в душе, он был в Джульетте. Его новая любовница в последнее время получала львиную долю эротического внимания Кингсли. Элли не осуждала его. Джульетта, несомненно, была самой красивой женщиной, которую она когда-либо видела в своей жизни, а она повидала изрядную долю красоток, которые приходили и уходили из постели Кингсли. Однако Джульетта, похоже, собиралась задержаться.
- Да, ты уже упоминал об этом. Я больше не буду так делать.
- Знаю. Ты заставишь меня тобой гордиться. В конечном счете.
Элли улыбнулась ему и уронила полотенце. Кингсли не моргнул и не сказал ни слова от ее внезапной наготы. Он и раньше видел ее обнаженной, но она заметила, как сузились его глаза, когда она прошла мимо него. Во взгляде совсем не было пыла. Он оценивающе оглядел ее, когда она надела черные трусики, черный лифчик, облегающую джинсовую юбку и рубашку с глубоким вырезом.
- Ты набрала вес, - сказал он.
- Шесть фунтов с тех пор, как вернулась из монастыря. Если бы тебе пришлось целый год питаться монастырской едой, ты бы тоже немного сошел с ума от нью-йоркской пиццы. Обещаю, больше не наберу.