— Конечно, — улыбался Милон. В его взгляде уже сверкал азарт. Кажется, меня собираются активно завоёвывать. И почему-то это вызывает умиление, а не интерес. А вот Фрост даже в лице не изменился.
— И как в это всё будет вписываться Ифор? Вы ведь любовники, — выбил из меня дух Фрост.
— Брат, — возмущённо выдохнул Милон, тут же обратившись ко мне: — Не слушай его. Мы тебя ни в чём не обвиняем.
— Нет, Милон. Он прав. Я не буду врать вам или увиливать. Каждый из вас уже не только заметил, но и спросил о моих чувствах к Ифору. Да, я люблю его. Да, мы стали близки, хотя случилось это совсем недавно, а не как вам думалось ранее. Я не хотела унижать его статусом любовника, но, видимо, переоценила собственную выдержку. И вам придётся смириться с его присутствием в моей жизни.
— То есть нам ты ставила в вину такие отношения, а теперь мы должны смириться? — скривился Фрост.
— Брат, успокойся. Думаю, что здесь мы сами виноваты. Мы сами допустили такое. Оставили жену без внимания, конечно, она заинтересовалась другим мужчиной. — Милон положил руку на плечо Фроста, слегка поглаживая. Так он всегда успокаивал брата.
— Да, это наша вина. Но ты не собираешься прекращать эти отношения, при этом требуя верности от нас.
— Ну почему же, — вспылила я, понимая, что сама себя загнала в ловушку, — могу предложить другой вариант. Мы правим вместе в любом случае, но брак оставляем фиктивным. Вы тоже заведёте себе любовниц. И всё будет честно. Так вас больше устраивает?
— Нет. Меня не устраивает. Я хочу нормального брака, — воскликнул Милон.
— О каком нормальном браке ты говоришь? У неё любовник, от которого она не собирается избавляться.
— Здесь тоже есть решение. Просто надо всё хорошенько обдумать. И спокойно, — надавил Милон голосом. Я даже не знала, что он так может.
— Не будет у нас нормального брака. Прими это уже, — проговорил сквозь зубы Фрост. — Она просто пожалела нас. А сейчас сама не знает, что с этим делать.
— Опять у вас я во всём виновата, — вскочила я. — Вообще не понимаю, как при такой упертости и непробиваемости вы могли заниматься политикой. Вы же не умеете договариваться.
— О чём договариваться? Вы просто поставили нас перед фактом, что у вас будет любовник, а мы можем попробовать довольствоваться остатками.
В два шага я подлетела к этому остолопу, тыкая пальцем в его грудь.
— Ты закомплексованный мальчишка, лелеющий свою обиду на весь женский пол, не способный отринуть стереотипы и взглянуть на ситуацию под другим углом. И если вы думали, что я брошусь на незнакомца, которым вы для меня являетесь, то сильно ошиблись. Ифор был всё это время, тяжёлое для меня время, рядом. Это он поддерживал и направлял меня, ему я стала доверять, советоваться, прислушиваться, не заметив возникших чувств. Он верный, надёжный, добрый и… — я задохнулась от переполняющих меня возмущений. — И он понимает меня, принимает такой, какая есть. Хотя пытается втолковать ваши обычаи многомужества. Ещё вчера он объяснял мне, что я должна принять сам факт, что у меня не один муж, что вы воспитаны так, что мне стоит к вам присмотреться. И что же я вижу? Барана!
— Элен, не слушай его. Он всегда такой. Обдумает и сам же расстроится. Не руби с плеча, — кричал мне вслед Милон. — Прошу.
Я остановилась у самой двери. Пара вдохов на успокоиться, и только потом я смогла ответить:
— Тебя, Милон, это не касается. Мне всё больше кажется, что среди троих братьев ты самый адекватный. Если решишь пригласить меня на свидание, я с удовольствием пойду. Но не сейчас.
15
Милон
— Что на тебя нашло? — закричал я на брата. И это было впервые. Фрост всегда был для меня примером и авторитетом. Я всю жизнь пытался походить на него, сильного, умного, сдержанного. И что сейчас?
— Ничего. Мне не нужна жалость. Насмотрелся уже. Хватит.
— Да какая жалость? Элен предлагала начать стоить отношения. Нам же жить дальше вместе. А ты что устроил?
— Ты просто дурак, если считаешь, что нравишься ей. Это просто жалость. Она пожалела нас. Если бы кто-то из нас погиб в бою, она так же, как с Бабеном, не проронила бы и слезинки. Женщины, они такие. Если нет интереса, то им плевать.
— Я в ужасе от твоих суждений, — выдавил я. — Бабен был говнюком. Все так считали, в том числе и мы, и она. С чего ей плакать по нему? А вот ты поступаешь глупо, отталкивая её от себя.
— Я и без неё проживу. Без жалости и одолжений.
— Да ты дурак! — вспылил я, слегка ударив его в плечо. Фрост даже пошатнулся. Может, не так уж и слегка?
— Зато ты умный. Иди довольствуйся тем, что останется тебе после Ифора. Это его она любит, ему будет дарить ночи и улыбки. Тебе же будут доставаться натянутые оскалы и вынужденные ласки.
— Я завоюю её. А ты останешься один.
— Лучше один. Ты молод и не видишь, как на меня смотрят женщины. Они либо нос воротят, либо жалеют. Ни одна, как оказалось, не видит во мне мужчину.
— А с таким отношением и не увидит. Ты упускаешь шанс, брат. Подумай ещё.
— Нет. Не буду я больше думать. Она сделала свой выбор. И я не собираюсь соперничать с плебеем.
— Ты всё время забываешь, что Элен другая, она воспитана иначе и на многое смотрит иначе. Возможно, и не жалость сподвигла её сохранить нам жизнь.
Большего я от него не добился.
Нет, я, конечно, знал о его проблемах с женщинами, даже видел несколько раз неприятие ими и слышал, как за глаза его называли страшным, но не думал, что всё настолько запущенно. К кому бы пойти за советом? Нельзя же всё оставить вот так.
— Друг, мне нужна помощь, — обратился я своему единственному человеку, которого пусть с натяжкой, но мог назвать другом.
— Что случилось?
Я обрисовал картину, но получил неутешительный вывод.
— Здесь никто не сможет помочь, кроме него самого. Графиня Цулако опаивала его несколько лет, очень маленькими дозами. Хорошо, что эта дрянь не вызывает привыкания или зависимости, иначе всё было бы гораздо хуже.
— Куда уж хуже. Он может упустить шанс на нормальную семью.
— Время. Здесь только оно поможет. Он должен сам увидеть, что всё гадости, сказанные Цулако о королеве и о женщинах в целом, неправда. Только сам. Никто его насильно из этой скорлупы вранья не вытащит. Он взрослый мужик, поймёт. Дайте ему время.
— Главное, чтобы поздно не было.
Время. Его я решил дать всем нам. Поэтому, несмотря на желание сейчас же пригласить жену на свидание, терпел. И думал. Не придумал ничего оригинальнее, чем послать ей письменное приглашение на музыкальный вечер в знакомом нам кабаке. Глупо, конечно, вести жену к наёмникам, но именно там она впервые раскрылась для меня. Эти её агрессивные песни, голос. Но самое главное, что она была другой, будто светилась. Она пела от души и для души. И мне хотелось бы увидеть эту метаморфозу вновь.
— Почему здесь? — спросила темнота голосом жены.
— Потому что здесь ты другая. Живая, что ли. И голос у тебя восхитительный, — ответил я, разворачиваясь. Встретиться взглядом не удалось. Капюшон куртки наёмницы мешал. Но я чувствовал взгляд.
— Голос или песни? — Чувствовалась улыбка.
— Песни бесподобны. Я бы сказал, что они уникальны для этого мира.
— Да уж. Для этого уникальны. Ну, пойдём.
Она первой вошла в кабак. Половина наёмников бухнулись на пол при её появлении. Вот это для меня было неожиданно. Хотя, если подумать, в битве за графство участвовали наёмники. Тогда мне было не до анализа, а потом забылось. Интересно.
— Встаньте. У меня сегодня свидание, а вы тут смущаете меня, — посмеялась она. Мужчины подняли и буквально просканировали меня взглядами.
— А что же мужья? — нашёлся любопытный.
Пока не стало поступать неприличных предложений, я сдернул маску с лица.
— А что с нами не так?
Тишина была мне ответом. Элен тоже скинула капюшон.
— Ну и чего встали истуканами? Выделите даме столик, приготовьте мясо на углях и давайте уже споём!
Вот так легко она разрядила обстановку. После того как она начала петь, и вовсе напряжение не чувствовалось. Столик нам освободили прямо перед сценой. Она пела, а я смотрел на неё. Потом она заявила, что это нечестно, что свидание у нас, а поёт только она, и вытащила меня на сцену. А я не ожидал такого поворота.