Вращая веревочку для Королевы-Малютки, Саладен, принявший обличье достойной женщины, снискал всеобщее расположение. Воспользовавшись этим, юнец склонился к уху своего соседа, оказавшегося таксидермистом с улицы Жоффруа-Сент-Илер и изготовлявшего чучела рептилий, и произнес, кивнув на торговца нугой:
– Хотите взглянуть на эмира Абд-эль-Кадера?
Слова Саладена услышали еще шестеро зевак, которые тут же подхватили: Абд-эль-Кадер!
– Абд эль-Кадер! – тут же завопили сотни голосов.
Сам торговец нугой, разволновавшийся от одной только мысли о том, что увидит сейчас своего знаменитого соотечественника, стал озираться в поисках Абд эль-Кадера.
Началась суматоха. Английское семейство, чопорные провинциалы, мальчишки, крестьяне, бесчисленные солдаты, ученики коллежа, пансионеры – все разом яростно устремились вперед, чтобы поглазеть на отважного бедуина, столь долго наносившего поражение за поражением французской армии.
– Стройтесь, дети! – закричала испуганная мадам Нобле.
Но тут показался фургон с кормилицами, напоминавший праздничный букет пунцовых пионов. Бойкие особы в чепцах громко смеялись и болтали одновременно. Их было не меньше дюжины, и за один присест они успели выпить не меньше вина, чем полсотни саперов.
Зуавы и прочие сверкающие мундиры, как кавалерийские, так и пехотные, зажатые обезумевшими от любопытства зеваками, услышали и почуяли жизнерадостных дам. Видели ли вы когда-нибудь горячих жеребцов, разносящих в щепки забор, преграждающий путь на луг, где, пасутся кобылицы? Так вот, все эти разномастные особы мужского пола, дрожа, подскакивая и раздувая ноздри, чтобы полной грудью вдохнуть ветер, дующий со стороны кормилиц, с победным ржанием ринулись через толпу, пронзили ее, просочились сквозь все заслоны, как сквозь сито, и вот уже букет пионов распался на отдельные цветы, вокруг каждого из которых немедленно зароились яркие мундиры.
И все это случилось благодаря изобретательности Саладена. Откуда-то доносился визг англичанок, которые, как известно, верещат пронзительней всех прочих человеческих особей, свист мальчишек, брань крестьян. Мадам Нобле, выронившая свое вязание, и Медор, выпустивший изо рта половинку булочки, словно две неприкаянные души, метались среди этого гвалта; внезапно, заглушая все остальные звуки, к небу вознесся жуткий вопль «окаменелости», на чью подагрическую ногу только что наступил ошалевший профессор естественной истории.
Однако все имеет свой конец. Толпа, смеясь и ругаясь, постепенно успокоилась и поняла, что ее разыграли. Когда шум уже почти стих, возле решетки сада показалась Лили; она почти бежала, счастливая оттого, что ей удалось вернуться на десять минут раньше обещанного срока.
Любящую мать разволновать нетрудно. Увидев, что в роще бурлит огромная толпа, Глорьетта мгновенно испугалась и прибавила шаг; улыбка сползла с ее лица.
Впрочем, разглядев в людском скопище Пастушку и Медора, Лили приободрилась: эти добрые пастыри уже собрали своих овечек. Под присмотром бдительных наставников ребятишки и построились в небольшую колонну.
Королева-Малютка, несомненно, должна была находиться в самом центре колонны, так как именно это место являлось наиболее безопасным и считалось почетнейшим. К тому же лицо мадам Нобле было совершенно невозмутимым; спокойный вид почтенной матроны просто обязан был немедленно изгнать из самого трепетного сердца даже намек на страх; испуг должен был съежиться, отступить и, устыдившись, исчезнуть…
– Господи, как мы разволновались, – улыбнулась Пастушка, делая шаг навстречу Глорьетте. – Разумеется, мы не можем помешать правительству делать все, что ему заблагорассудится. Сейчас ему угодно пускать сюда орды бездельников и лоботрясов; но у меня – продуманная система, и никаких непредвиденных случайностей у нас просто не может быть… Жюстина! – крикнула мадам Нобле. – Иди сюда! Вот твоя мама.
– Она прячется, эта маленькая кокетка, – садясь на скамейку, произнесла мадам Лили. – Как она себя вела?
– Безупречно! А как мы прыгали через веревочку!.. – всплеснула руками Прогулочница. – Это надо было видеть… Вот твоя мама, Жюстина.
Мадам Лили рассмеялась; и поскольку Жюстина так и не появилась, молодая женщина воскликнула:
– Кажется, она хочет меня разыграть!
Толпа медленно растекалась в разные стороны. Овечки мадам Нобле нетерпеливо топтались на месте и мечтали только об одном: чтобы их отпустили поиграть. Верный Медор поддерживал порядок, прикрикивал на детей, но почему-то не совершал своего обычного обхода стада, как это принято у хороших пастушеских собак. Напротив, он топтался сзади, загибал пальцы, переходил от одного ребенка к другому и даже заставил колонну расступиться, чтобы посмотреть, кто же очутился в центре.
Казалось, Медор считал и никак не мог сосчитать; он был бледен, как полотно, под спутанными кудрями, падавшими ему на лоб, поблескивали капельки пота.
– Дети! – скомандовала мадам Нобле. – Расступитесь и покажите нам Королеву-Малютку! Хватит ее прятать, вы перепугаете ее мамочку.
В ушах Лили уже звенел серебристый смех дочери; вот сейчас она крикнет «ку-ку», выбежит из-за спин своих друзей и бросится ей в объятия.
Однако то, что услышала Лили, не имело ничего общего со смехом ребенка.
Над головами овечек мадам Нобле раздался голос:
– Кого-то не хватает! – Голос был глухой и хриплый.
Он звучал так тихо, что мадам Нобле совершенно не поняла смысла произнесенных им слов.
Но Лили содрогнулась всем телом, ее раскрасневшиеся от бега щеки мгновенно покрылись мертвенной бледностью.
– Да где же ты, наконец! – нетерпеливо воскликнула Пастушка. – Иди же сюда, Королева-Малютка! Мадемуазель Жюстина!
Колонна разомкнулась, и Медор, шатаясь, выступил вперед. Он отчаянно хлопал глазами; глаза эти округлились от ужаса – и, едва не задохнувшись, Медор с трудом выдавил из себя:
– Это ее не хватает!
Лили вскочила, тоненькая и прямая, как тростинка, и прижала руки к груди. Пастушка все еще не понимала – или не хотела понимать, – что произошло.
– Как это не хватает? – переспросила она. И прибавила: – При моей системе такое невозможно!
Лили бросилась к детям, отпрянувшим при виде ее бледного испуганного лица. Медор следовал за ней по пятам, а мадам Нобле в приливе ответственности воскликнула:
– Господа, ради Бога, бегите к воротам! Предупредите сторожей, привратников и всех-всех! Украли ребенка!
– Жюстина! Жюстина! – нежным ласковым голосом звала Глорьетта.
Она не обращала ни малейшего внимания на царящее вокруг нее беспокойное оживление. Толпа мгновенно забыла, зачем она тут собралась, и принялась бурно переживать новое происшествие. Известие о несчастье с быстротой молнии облетело рощу. Несколько добрых людей, предпочитавших не болтать, а действовать, поспешили к воротам.
Лили повторяла:
– Жюстина! Прошу тебя, выходи! Я знаю, что ты здесь, и больше не хочу играть. Это жестокая забава. Ответь мне, где ты?
Молодая мать тормошила каждого ребенка, одного за другим, а дети смотрели на нее и плакали.
Они инстинктивно жалели ее, а она, молитвенно сложив руки, горестно смотрела на малышей.
– Крошки мои, крошки, – повторяла Лили с безжизненной улыбкой, – дайте мне взглянуть на мою дорогую доченьку. Я знаю, она не пропала… Вы же видите, у меня больше нет сил играть!
Наконец откликнулся один мальчик:
– Давайте ее поищем!
И стайка бросилась врассыпную: дети кружились вокруг деревьев, искали в траве и за кустами, кричали:
– Королева-Малютка! Королева-Малютка!
Медор даже не смотрел в их сторону; казалось, он был просто уничтожен. Стоя в кружке сочувствующих, мадам Нобле подробно описывала Жюстину, и каждый отвечал Пастушке:
– Да, конечно, я знаю Королеву-Малютку! – Многие добрые души отправились на поиски девочки в дальние концы сада.
На смену ушедшим прибывали новые люди, взволнованные случившейся бедой; по роще бродили толпы, аллеи были забиты народом. У всех на устах было имя Королевы – Малютки.