— Сегодня Маргарита нейтральна, а через неделю Маргарита станет врагом, — произнес он.
— Значит, вы подслушивали? — спросила королева.
— А что же мне было делать в этом кабинете?
— И, по-вашему, я вела себя не так, как подобает королеве Наваррской?
— Не так, как подобает возлюбленной герцога де Гиза.
— Я могу не любить своего мужа, но никто не имеет права требовать, чтобы я предала его, — отвечала королева. — Скажите честно, разве вы способны выдать тайну вашей жены, принцессы Порсиан?
— Хорошо, хорошо, — покачав головой, сказал герцог. — Пусть будет так. Я вижу, что вы больше не любите меня так, как в те дни, когда вы рассказывали мне все, что замышляет король против меня и моих сторонников.
— Король был сильной стороной, а вы — слабой. Генрих слаб, а вы сильны. Как видите, я продолжаю играть все ту же роль.
— Но перешли из одного лагеря в другой.
— Я получила на это право, когда спасла вам жизнь.
— Хорошо! Когда любовники расходятся, они возвращают друг другу все свои дары, поэтому и я, если мне представится случай, спасу вам жизнь, и мы, будем квиты.
С этими словами герцог поклонился и вышел, а Маргарита не шевельнула пальцем, чтобы его удержать. В передней герцог нашел Жийону, которая проводила его до окна в нижнем этаже, а во рву нашел верного пажа, в сопровождении которого возвратился домой.
Маргарита, задумавшись, сидела у окна.
— Хороша брачная ночь! — прошептала королева. — Муж сбежал, любовник бросил!
В это время по ту сторону рва, по дороге от Деревянной башни к Монетному двору, шел, подбоченясь, какой-то школяр и пел:
Маргарита с грустной улыбкой прислушивалась к этой песне; когда же голос школяра замер вдали, она затворила окно и позвала Жийону, чтобы с ее помощью раздеться и лечь.
Глава 3
КОРОЛЬ-ПОЭТ
Празднества, балеты и турниры заняли все следующие дни.
Сближение двух партии продолжалось. Ласки и любезности двора могли вскружить голову даже самым ярым гугенотам. На глазах у всех старик Коттон обедал и дебоширил с бароном де Куртомером, а герцог де Гиз под музыку катался по Сене на лодке с принцем Конде.
Карл IX как будто расстался со своим обычно мрачным расположением духа и не мог жить без своего зятя Генриха Наваррского. Королева-мать стала такой жизнерадостной, так усердно занялась вышивками, драгоценностями и перьями для шляп, что даже потеряла сон.
Гугеноты, чьи суровые нравы несколько смягчились в этой новой Капуе[3], стали надевать шелковые камзолы, вышивать девизы и не хуже католиков гарцевать под заветными балконами. Во всем была заметна перемена, благоприятная для реформатского исповедания; можно было подумать, что весь королевский двор вознамерился принять протестантство. Сам адмирал, при своей опытности, попался на эту удочку, рассудок его помутился до такой степени, что однажды вечером он целых два часа даже и не вспомнил о зубочистке и не ковырял ею у себя в зубах, хотя обычно предавался этому занятию с двух часов дня, когда кончал обедать, до восьми вечера, когда садился ужинать.
В тот самый день, когда адмирал проявил такую невероятную забывчивость, король Карл IX пригласил Генриха Наваррского и герцога де Гиза закусить втроем. После ужина король увел их к себе в комнату и принялся было объяснять им хитроумный механизм волчьего капкана, изобретенный им самим, как вдруг прервал себя вопросом:
— Не собирается ли господин адмирал зайти ко мне вечером? Кто его видел днем и может сказать мне, как его дела?
— Я, — ответил король Наваррский, — и если вы, ваше величество, беспокоитесь о его здоровье, я могу вас успокоить: я видел его сегодня дважды — в шесть утра и в семь вечера.
3
Капуя — итальянский город, в древности славившийся богатством и изнеженностью жителей и в этом смысле ставший именем нарицательным.