Морвель, слушая короля, поднимался и словно возвращался к жизни.
— Итак, в вашем отчаянном положении вам совершенно необходимо попасть в милость к моему кузену Гизу; кстати, я припоминаю то, что он сказал мне вчера.
Морвель сделал шаг вперед.
— «Представьте себе, государь, — сказал мне Гиз, — что каждый день в десять часов утра по улице Сен-Жермен-Л'Осеруа возвращается из Лувра мой заклятый враг, и я смотрю на него из дома моего бывшего наставника, каноника Пьера Пиля, в зарешеченное окно на нижнем этаже. Каждый день я вижу, как идет мой враг, и каждый день я умоляю дьявола разверзнуть под ним землю». Не кажется ли вам, Морвель, — продолжал Карл IX — что если бы вы оказались дьяволом или, по крайней мере, заменили его хоть на минуту, то, быть может, вы порадовали бы моего кузена Гиза?
На губах Морвеля, еще белых от испуга, появилась демоническая усмешка, и они выговорили:
— Да, государь, но не в моей власти разверзнуть землю.
— Однако, если память мне не изменяет, вы разверзли ее для доброго де Муи. На это вы мне ответите: разверз, но с помощью пистолета… Он у вас не сохранился?
— Простите, государь, но из аркебузы я стреляю лучше, чем из пистолета, — ответил разбойник, почти оправившись от страха.
— Э, какая разница! — сказал Карл. — Я уверен, что мой кузен Гиз не станет придираться к таким мелочам.
— Но мне нужно очень надежное, меткое оружие, — быть может, придется стрелять издалека.
— В этой комнате десять аркебуз, — сказал Карл IX, — и я из каждой попадаю в золотой экю за сто пятьдесят шагов. Хотите, попробуйте любую.
— Государь! С великим удовольствием! — воскликнул Морвель, направляясь к той, что принесли утром и поставили в угол.
— Нет, только не эту, — возразил король, — ее я оставлю для себя. На днях будет большая охота, и там, я надеюсь, она мне послужит. Но любую другую можете взять.
Морвель снял со стены одну из аркебуз.
— А теперь, государь, скажите, кто этот враг? — спросил убийца.
— Почем я знаю? — сказал Карл, уничтожая мерзавца презрительным взглядом.
— Хорошо, я спрошу герцога де Гиза, — пролепетал Морвель.
Король пожал плечами.
— Нечего спрашивать — герцог де Гиз вам не ответит. Разве на такие вопросы отвечают? Кто хочет избежать виселицы, тем надо иметь смекалку.
— Но как я его узнаю?
— Я же сказал вам, что он ежедневно проходит под окном каноника!
— Но под этим окном проходит много народу. Может быть, вы, ваше величество, соблаговолите указать мне хоть какую-нибудь примету?
— Что ж, это проще простого. Например, завтра он понесет под мышкой красный сафьяновый портфель.
— Этого достаточно, государь.
— У вас все та же лошадь, которую вам подарил де Муи, и скачет она по-прежнему?
— Государь, у меня самый быстроногий берберский конь.
— О, я нисколько не беспокоюсь за вас! Но вам полезно знать, что в монастыре есть задняя калитка.
— Благодарю вас, государь! Помолитесь за меня Богу.
— Что?! Тысяча чертей! Лучше сами помолитесь дьяволу — только с его помощью вы избежите петли!
— Прощайте, государь!
— Прощайте. Да, вот еще что, господин де Морвель: если завтра до десяти часов утра будет какой-нибудь разговор о вас или если после десяти не будут говорить о вас, то не забудьте, что в Лувре есть «каменный мешок».
И Карл IX опять принялся спокойно и мелодично насвистывать мотив своей любимой песенки.
Глава 4
ВЕЧЕР 24 АВГУСТА 1572 ГОДА
Читатель, уж верно, помнит, что в предшествующей главе упоминался некий дворянин по имени Ла Моль, которого с нетерпением поджидал Генрих Наваррский. Как и предсказывал адмирал, этот молодой человек приехал в Париж вечером 24 августа 1572 года; въехав через городские ворота Сен-Марсель и, довольно презрительно посматривая на живописные вывески гостиниц, в большом количестве стоявших и с правой и с левой стороны, он направил взмыленную лошадь к центру города, проехал площадь Мобер, Малый мост, мост собора Богоматери, затем по набережной и, наконец, остановился в начале улицы Бресек, впоследствии переименованной нами в улицу Арбр-сек — это новое название мы и сохраним ради удобства нашего читателя.
Название Арбр-сек[4], видимо, понравилось Ла Молю, и он поехал по этой улице; на левой стороне его внимание привлекла великолепная жестяная вывеска, которая со скрипом покачивалась на кронштейне и позванивала колокольчиками; Ла Моль опять остановился и прочитал название: «Путеводная звезда» — то была подпись под картиной, наиболее заманчивой для проголодавшегося путешественника: в темном небе жарится на огне цыпленок, а человек в красном плаще взывает к этой новоявленной звезде, воздевая к ней и руки, и кошелек.