— Он стучит во все двери. А что такое на дверях, в которые он стучит?
— Белый крест, молодой человек, такой же крест, как у нас на шляпах. Прежде, бывало, люди предоставляли Богу отмечать своих; теперь мы стали вежливее и избавляем Его от этого труда.
— Да, куда он ни постучит, всюду отворяется дверь и выходят вооруженные горожане.
— Он постучится и к нам, и мы тоже выйдем.
— Но поднимать на ноги столько народа, чтобы убить одного старика гугенота, это… черт побери! Это позор! Это достойно душегубов, а не солдат! — воскликнул Коконнас.
— Молодой человек, — отвечал Морвель, — если вам неохота возиться со стариками, вы можете выбрать себе молодых. Тут найдется дело на любой вкус. Если вы презираете кинжалы, можете поработать шпагой: ведь гугеноты не такие люди, чтобы покорно дали себя перерезать, и к тому же, как вам известно, все они, и старые и молодые, очень живучи.
— Так вы собираетесь перебить их всех?! — вскричал Коконнас.
— Всех.
— По приказу короля?
— Короля и герцога де Гиза.
— И когда же?
— Как только ударят в набат на колокольне Сен-Жермен-Л'Осеруа.
— Ах, вот почему этот милый немец, служащий у герцога Гиза… как бишь его зовут?
— Господин Бэм.
— Верно… Вот почему он мне сказал, чтобы я бежал в Лувр с первым ударом набата.
— Вы, стало быть, видели Бэма?
— И видел, и говорил с ним.
— Где?
— В Лувре. Он-то и провел меня туда и сказал пароль, который…
— Взгляните.
— Черт побери! Да, это он!
— Хотите поговорить с ним?
— С превеликим удовольствием, клянусь душой! Морвель тихонько отворил окно. В самом деле, это был Бэм и с ним человек двадцать горожан.
— «Гиз и Лотарингия»! — произнес Морвель. Бэм обернулся и, сообразив, что обращаются к нему, подошел.
— А-а, это фы, каспатин де Морфель.
— Да, я; кого вы ищете?
— Я ищу гостиниц «Путефодный звезда», чтоп предупредить некий каспатин де Гогоннас.
— Я здесь, господин Бэм! — отозвался молодой человек.
— А-а! Карашо! Отшень карашо!.. Фы готов?
— Да. Что надо делать?
— Што фам будет сказать каспатин де Морфель. Он топрый католик.
— Слышите? — спросил Морвель.
— Да, — ответил Коконнас. — А куда идете вы, господин Бэм?
— Я? — со смехом ответил вопросом на вопрос Бэм.
— Да, вы.
— Я иду скасать словешко атмиралу.
— Скажите ему, на всякий случай, два, — посоветовал Морвель, — и если он встанет после первого, то уж не встанет после второго.
— Бутте покоен, каспатин де Морфель, бутте покоен и дрессируйте мне карашо этот молодой шелофек.
— Да, да, не беспокойтесь, все Коконнасы по природе хорошие охотничьи собаки и чуткие ищейки.
— Прошшайте.
— Идите.
— А фы?
— Начинайте охоту, а мы подоспеем к дележу добычи.
Бэм отошел, и Морвель затворил окно.
— Слышите, молодой человек? — спросил Морвель. — Если у вас есть личный враг, то, даже если он и не совсем гугенот, занесите его в свой список — между другими пройдет и он.
Коконнас, ошеломленный тем, что видел и слышал, посматривал то на хозяина, принимавшего грозные позы, то на Морвеля, который спокойно вынимал из кармана какую-то бумагу.
— Вот мой список, — сказал Морвель, — триста человек. Пусть каждый добрый католик сделает в эту ночь десятую долю той работы, какую сделаю я, и завтра во всем королевстве не останется ни одного еретика.
— Тс! — произнес Ла Юрьер.
— Что такое? — в один голос спросили Коконнас и Морвель.
На Сен-Жермен-Л'Осеруа раздался первый удар набата.
— Сигнал! — воскликнул Морвель. — Стало быть, часы спешат? Мне сказали, что все начнется в полночь… Что ж, тем лучше! Для славы Бога и короля лучше, чтобы часы не отставали, а спешили.
И в самом деле послышались зловещие удары колокола. Вскоре грянул и первый ружейный выстрел, и почти сейчас же свет нескольких факелов вспыхнул молнией на улице Арбр-сек.
Коконнас стер рукой пот со лба.
— Началось, пошли! — крикнул Морвель.
— Одну минуту, одну минуту! — заговорил хозяин. — Прежде чем отправиться в поход, мы должны обезопасить свои квартиры, как говорят на войне. Я не хочу, чтобы зарезали мою жену и детей, пока меня не будет дома: здесь остается гугенот.
— Ла Моль?! — воскликнул Коконнас, отшатнувшись.
— Да! Нечестивец попал в пасть к волку.
— Как? Вы нападете на вашего постояльца? — спросил Коконнас.
— Для этого-то я и оттачивал рапиру.
— Ну, ну! — произнес пьемонтец, хмуря брови.