Вот тогда-то мать герцога де Гиза, Анна д'Эсте, внучка Людовика XII, ставшая герцогиней Немурской через свое замужество с Жаком Савойским, порекомендовала заговорщикам сеньора Моревера, Шарля де Лувье, шевалье ордена Сен-Мишель, бывшего пажа Лотарингского дома. Анжу этот выбор одобрил: «Надежный человек, нам его хвалили, и уже испытанный в убийствах».
Какое место выбрать для покушения?
Не вернее ли всего опытному Мореверу устроить засаду где-нибудь на пути, по которому непременно пройдет адмирал, следуя из Лувра, с заседания Королевского совета, в свой дом на улице Бетизи? Как раз по дороге, на улице Фосе-Сен-Жермен, жил бывший наставник Генриха де Гиза, каноник Пьер де Пиль де Вильмюр. Моревер снял у него комнату на первом этаже дома, с зарешеченным окном, выходившим на улицу, представившись вымышленным именем — Бондо, конный лучник короля. Перед окном он повесил несколько простыней, чтобы замаскировать ствол своей тяжелой аркебузы, установленной прямо на подоконнике. И стал ждать…
На его счастье в доме был запасной выход к монастырю Сен-Жермен, а уж там стоял на привязи берберский жеребец, готовый умчать своего седока.
Ждать пришлось долго.
В ту роковую пятницу Совет затянулся дольше обычного. Моревер нервничал. Естественно, он не мог знать, что, покидая Лувр, адмирал встретил короля, который как раз выходил из часовни. Карл увлек своего «отца» в находившийся рядом зал для игры в мяч. Некоторое время адмирал наблюдал за игрой, затем, в сопровождении дюжины протестантских вельмож, жуя, по обыкновению, зубочистку, направился к себе, на улицу Бетизи. На ходу он проглядел какую-то записку, которую ему вручили. Справа от него шагал месье де Герши, слева — месье де Прюно. За ними следовала когорта дворян-протестантов. Вдруг Колиньи остановился и наклонился — это движение спасло ему жизнь, — чтобы завязать шнурок башмака. В этот момент Моревер нажал на курок аркебузы. Пуля, оторвав указательный палец Колиньи, застряла в предплечье, точнее, в локте. Но адмирал не упал:
— Теперь вы видите, — крикнул он, — как поступают во Франции с благородными людьми! Стреляли вон из того окна… Оттуда еще идет дым!
Несколько человек из его свиты бросились к дому каноника, но дверь оказалась на замке. Наконец она поддалась их натиску, и гугеноты устремились в комнату нижнего этажа. Еще не остывшая аркебуза лежала на кровати, но стрелок уже сбежал… С мостовой доносился удаляющийся цокот лошади, пущенной в галоп.
Друзья доставили окровавленного адмирала в дом на улице Бетизи и спешно послали за незаменимым Амбруазом Паре.
— Что? Опять! — воскликнул Карл IX, узнав о покушении, и в сердцах швырнул наземь ракетку. — Неужели у меня никогда не будет покоя?
Оставив игру в мяч и скорым шагом направляясь в Лувр, король даже не догадывался о том, что этот заговор был сплетен его матерью и братом. В Лувре он распорядился принять несколько неотложных мер. Крепостной страже и городскому ополчению усилить наблюдение за городскими воротами. Всем католикам, обитающим на улице Бетизи, немедленно покинуть свои дома и оставить их протестантам, чтобы те почувствовали себя в полной безопасности. На всякий случай были арестованы служанка и лакей каноника с улицы Фосе-Сен-Жермен. Наконец, «лучникам, арбалетчикам и аркебузирам» предписывалось собраться с оружием на Гревской площади, перед ратушей.
Адмирал, прикованный к постели, Генрих Наваррский и его кузен Генрих де Конде требовали королевского возмездия зачинщикам покушения. Узнав, что Моревер промазал, Екатерина мастерски скрыла свою досаду; внешне она оставалась совершенно спокойна. Зато Карл IХ был в ярости: «Виновных ждут такие кары, что адмирал и его друзья наверняка останутся довольны!»
Как подтверждает в своих «Мемуарах» и Маргарита, Карл IX был убежден, что оружие в руки убийцы вложил герцог де Гиз, при этом ему даже в голову не приходило подозревать свою мать и брата.
Прибыв на улицу Бетизи, Амбруаз Паре поначалу склонился к решению ампутировать адмиралу левую руку. Но, к счастью, поразмыслив, он удовлетворился минимумом: с помощью ножниц отрезал указательный палец правой руки и извлек свинец, застрявший в локтевом суставе левой. Удивительным мужеством обладали люди той эпохи — такие операции им приходилось переносить без какого бы то ни было обезболивания. Ни малейшего стона не издал Колиньи, пока доктор кромсал его плоть. Зато вокруг него заливались слезами Генрих Наваррский, его кузен Конде и другие соратники.
— Друзья мои, — обратился к ним адмирал, — к чему эти слезы? Сам я считаю за честь получить подобное ранение во славу Господа.