Вилка, которую Генрих III привез из Венеции, все еще была большой редкостью на столе, зато ложка полагалась каждому гостю, а нож, чаще всего с ручкой из черного дерева или слоновой кости, — один на несколько едоков. Так что есть приходилось почти руками… Стаканы по старинке хранили на сервировочных столиках и в буфетах, где их наполняли официанты, прежде чем разнести гостям. Зато стол уставляли множеством блюд, накрытых серебряными крышками: хотя страх перед отравлениями уже почти исчез, обычай остался, а кроме того, это позволяло сохранять мясные блюда горячими, так как их подавали не одно за другим, а все сразу, лишь только гости усаживались за стол.
Во время ужина атмосфера царила экстравагантная. Тон трапезе задавал король, чье настроение постепенно поднималось. Мужчины во время трапезы, «уже по привычке, чаще дотрагивались до женских бедер, чем до вкусных блюд, которые подавались на стол».
Королева пригласила музыкальное трио: лютня, виола, мюзетт. Вечером двор играл какую-нибудь комедию или предавался танцам. И, конечно, флиртовал.
— Кавалер без любви — это кавалер без сердца, — вздыхала Маргарита. Своей подруге, герцогине д'Юзес, которую она называла «Сибиллой», королева написала: «Я очень довольна и счастлива, говорю это без утайки…».
Красота, шарм, редкостный ум королевы Маргариты и в этом новом для нее дворе вскружили немало голов и разбили немало сердец, тогда как ее муж все настойчивей ударял за фрейлинами своей жены… что и родило такую песенку:
Как признавался сам Генрих, «ей надо было, чтобы я страдал от ее любезничаний с Клермоном д'Амбуазом… Я не настолько слеп, особенно когда дело касается чувств и выставляется едва ли не напоказ, чтобы, подобно другим, не замечать, что Клермон д'Амбуаз много раз целовал ее в дверях ее комнаты, причем она была в одних нижних юбках. По вечерам, чтобы дать ей возможность спокойно улечься в кровать, я играл или прогуливался на своей половине с моими офицерами».
Генрих Наваррский понимал, что его жена даже не старается его вернуть. Однажды он доверился Агриппе д'Обинье:
— Не стоит удивляться: ведь ее чуть не тошнит от одной обязанности приласкать меня, когда, весь в пыли и поту, я возвращаюсь с войны, охоты или других своих тяжелых дел. Вплоть до того, что она тут же меняет простыни, даже если мы провели на них не более четверти часа…
Со свойственной ей утонченностью Марго велела доставлять в ее ванную комнату бочки с водой из Габра, утверждая, что вода этой речки гораздо мягче для кожи, чем вода Баизы. После ванны она любила растянуться на простынях из черной тафты, хорошо оттенявших перламутровый цвет ее кожи. Сотня свечей освещала комнату. Чудная мизансцена. Клермон д'Амбуаз был не единственным, кто мог созерцать Маргариту в ее опочивальне. Подобной благосклонностью пользовались и другие, прежде всего Генрих де ля Тур д'Овернь, которого прозвали «красавчик Тюрен». Впрочем, он довольно быстро удовлетворил «страсть наших душ и тел…». Его уход не слишком опечалил Марго, ибо доблестный солдат оказался никчемным любовником:
— Он похож на грозные, но пустые облака.
Правда, он умел ее смешить, и они любили, воркуя, вдвоем напевать романсы.
Красавчика Тюрена у ног Марго сменил неотразимый Жак де Арле де Шамваллон, главный конюший герцога Анжуйского, известный острослов. Маргарита повстречалась с ним еще в 1577 году в Ла Фере. И вот три года спустя, в декабре 1580 года, в замке Фуа-Кантала около Кутраса, родилась третья большая — после герцога де Гиза и Бюсси — любовь Маргариты, «великое чудо природы». Шамваллон в ее глазах стал божеством, с кем никто не шел ни в какое сравнение. Она жила исключительно для него — и опять потекли стихи:
Как это во все времена делали влюбленные, Марго исписывала стены домов и стволы деревьев одиннадцатью буквами имени своего воздыхателя.[43]«Должна вам признаться, что самые твердые скалы, на которых тысячу раз запечатлела я ваше имя, вашу красоту и мое чувство к вам, могут вам сказать, принадлежит ли моя душа к тем душам из воска, которых время и пустота каждый день лепят по-новому, сотни раз меняя их форму… Прощайте, жизнь моя, целую миллион раз ваши прекрасные глаза и прекрасные волосы, для меня нет ничего дороже и милее оков, которые нас связывают…».