— Но я ваш пленник и полностью завишу от вашей воли, — благоразумно отвечает ей «ломовая лошадь».
— Значит, мой плен для вас тюрьма, а не райское наслаждение?
Без сомнения. Марго испытывает куда больше влечения к своему «зверю», нежели он к своей госпоже.
— Разве я не могу внушить страсть достойному человеку?
— Вы для меня — прекрасная Венера, — отвечает ухажер.
— А вы мой маленький Адонис…
Затем она вспоминает об их любовных утехах:
— Я похожа на ласку или на голубку: как и они, я получаю удовольствие от одного прикосновения.
— А я не только от этого! — заявляет он.
Ибо «ломовая лошадь» предпочитает идти прямиком к цели.
— Так что же для вас важнее всего? — вопрошает королева. — Удовлетворение звериного инстинкта, удовлетворение собственной плоти? А вот мою любовь питают иные наслаждения, те, что вы мне даруете взглядом. Вне всякого сомнения, они куда изысканней и нежней, нежели простое сладострастие, которое человека почти не отличает от животного.
— Мне нравится изображать животное, — честно признается он.
Теперь наступает его очередь перейти к упрекам: он безмерно устал от этой страсти.
— Вы не оставляете мне времени для сна.
— Уж на это-то у вас времени предостаточно, — возражает она, — вашим любовницам приходится приспосабливаться к вам.
Конечно, «зверь» любит драться. Разве дуэли не обычное дело в эту эпоху?
— Я осуждаю гладиаторские бои, — замечает Марго, — не люблю, когда кровь пускают без цели, как это делаете вы.
Именно она очеловечила своего зверя — о чем ему резко напоминает:
— Я подняла вас из пыли, из праха земного; вы — неотесанный мужлан, тщеславный хлыщ, жалкий меланхолик, короче, самое грубое подобие человека, которого когда-либо рождала Гасконь, благодаря мне вы возвысились всего за одну ночь. Так знайте же, если вам это еще не известно: я не могу, не хочу и никогда не буду любить невежду и олуха.
Далее начинается воркование влюбленных. Маргарита буквально засыпает своего собеседника вопросами:
— Неужели столь сильная страсть связывает ваш язык и возбуждает ваши чувства, так что менее влюбленный человек смог бы выразить ее словами, тогда как вам остается лишь молча вожделеть?
— Вы сказали чистейшую правду, — признается он.
— Я верю только неопровержимым доказательствам. Но легкий румянец, который разлился по вашим щекам, укрепляет мою веру. Всегда быть утонченной и благоухающей — цель моей жизни; но, заметьте, мне это доступно. Посмотрите на мои руки: хотя я уже неделю ими не занималась, спорим, что вашим рукам с моими не сравниться, и как бы мало я за ними не ухаживала, они всегда нежны и прекрасны.
Нельзя не удивиться этому признанию Маргариты, которая бесконечно плескалась в воде и натирала себя благовониями. Спор о любви весьма изящно переходит в сферу чувственности — этим и заканчивается диалог:
— Честно говоря, не такого уж великого труда стоило заставить вас признать себя лошадью. Это моя вина: напрасно я вынудила вас разговаривать, вам куда больше идет молчание. И губы ваши лучше приспособлены для удовольствия… Так приблизьтесь, душечка, ко мне, вблизи вы намного лучше, чем издали. Поскольку вы созданы, чтобы удовлетворять скорее чувство, нежели слух, давайте из превеликого и разнообразнейшего множества поцелуев выберем самый сочный — и продолжим… О! до чего же сладки ваши поцелуи, какую страсть они будят во мне!.. Я вся дрожу, искры сладострастия пробегают во мне от головы до пят. Просто умереть можно от этого; я так взволнована, что, наверно, покраснела до кончиков волос… Ну наконец вы в своей роли, наконец вы не просто грубая плоть! Ах! как колотится сердце, вздохнуть не могу! Должна наконец сама себе признаться, нравится мне это или нет, что эти радости куда прекрасней всех речей на свете! И можно заключить, без риска ошибиться: нет радостей приятнее, а если бы еще они не были так коротки…
Занавес.
Клод Франсуа умел, однако, выказывать свою преданность. Когда Марго разлюбила его, в награду она подарила ему землю в Помони. Ей мало было сделать его дворянином, она еще женила его на одной из своих фрейлин, Мишлетт де Фожьер.
Затем благосклонность ненасытной Марго обратилась к сыну какого-то плотника из Арля: «Часто они запирались в кабинете, семь-восемь дней не выходя оттуда, и видела их только мадам де Шастильон, бессменно дежурившая у двери и охранявшая их покой: она единственная хранила в секрете то, что было известно всем».
Когда владелице Юсона наскучили прелести юного провансальца, она отделалась от него, женив на одной из служанок замка и дав молодоженам хорошее приданое.