Что матушка Анна запретит ей нарушить обет, Мэг побаивалась, но была готова к буре. Ей даже хотелось, чтобы Карл увидел, как Мэг тверда и на что готова ради него! Но девушка не подозревала, что её тайна уже раскрыта, когда Анна звала её к себе. Был скоромный день, и настоятельница поймала курицу для вечерней трапезы. Когда Мэг подошла к ней, Анна как раз ловким и точным ударом топора отсекла курице голову и подняла за лапы содрогающуюся тушку, давая стечь крови. Мэг опустила голову: кровь густым алым ручьём извивалась в изумрудной траве, которой был покрыт двор, и бродившие вокруг куры и цыплята исподтишка склёвывали алые капли.
- Возьми. - Анна отдала курицу девушке, стёрла мелкие капельки куриной крови с розовой щеки. - Ощиплешь и выпотрошишь. А после службы мне надо с тобой серьёзно поговорить.
Говорила она сухо, как-то неприязненно, и Мэг ощутила смутную тревогу. Никакой вины, кроме одной, она на себе не чувствовала; перемена в настоятельнице её испугала. Это была единственная семья Мэг, единственные близкие люди, каких она знала, и если пока что всё, что связано с Карлом, было мечтой, то монастырь и Анна с Пегги были реальностью и надёжным тылом. Девушка побаивалась, конечно, реакции настоятельницы, но никак не ждала, что встретит такую враждебность, почти ненависть. Она же не понимала, что это была просто женская ревность, разочарование и боль от собственной глупости! Да и кто мог такое заподозрить?! Возможно, это был тонкий расчёт Анны: заставить Мэг бояться, сомневаться и мучиться... А может, просто месть. Анна не думала о мести сознательно, она была христианка, но вся её душа была одержима этой местью, тем более страшной, что неосознанной. Анна убеждала себя, что возмущена не любовью Карла, не тем, что Карл воспользовался ею, чтобы посмеяться над ней, нет! Она его простила, и верила в это. А возмущена она тем, что в такой миг, в такой ситуации, Мэг предала её, зарождающийся монастырь, самое христианство в этой дикой стране, ради похоти. Да, именно похоти! Анна именно так говорила мысленно, и именно так собиралась говорить с Мэг. Не было грязи, которую не готова была вылить она на голову ничего не подозревающей девушке! Мэг ещё не понимала, что происходит, но уже боялась и переживала. На вечернюю службу девушка шла уже сильно взвинченная и расстроенная; но не идти было нельзя, её уже ждали. Слух о пении Мэг уже распространился по Гранствиллу и даже по округе, и к службе собрался народ и с Белой Горки, и со Старого Места, и из Омок, даже из Брыля и Овражков. Некоторые шли с утра, чтобы попасть в церковь. Такого аншлага отец Марк и не чаял дождаться! В ожидании люди глазели на цветной витраж с голубем, икону Божьей Матери и вышивки, которыми королева и её сестра Эве, мать Олле, украсили храм. Отец Марк, сильно волнуясь, сказал проповедь, надеясь, что хоть кто-то здесь, придя из любопытства, что-то услышит и останется. В полном составе пришла и королевская семья, вместе с принцессой. Вообще, прихожан храма прибавилось довольно значительно благодаря и ирландцам, и даже маврам - они оба тоже были христианами... И в церкви было почти тесно.
Наконец, настал момент, кого все ждали: запела Мэг. При этом девушка совершенно преображалась, и то, что видел по большей части только Карл, начинали вдруг видеть все: одухотворённость Мэг, её нежность и хрупкую красоту. Глаза её сияли в полумраке, словно две синие звёздочки; так бывает, когда они сияют во влажном густеющем вечернем сумраке поздней весной. В этот день Мэг пела, как никогда. Присутствие Карла её радовало и мучило, волновало и вдохновляло; её пугало, что здесь семья Карла, которая, наверное, скоро узнает об их тайне, и как-то они её примут?.. Но она уже решилась, и в голосе её звучало ликование. Карл даже не замечал, как следят за ним мать и Скульд - он вообще ничего не замечал; летая где-то вслед за переливами волшебного голоса, где-то в иных мирах, принц чувствовал дрожь и счастье, переполнявшие его до краёв. Он видел, что Мэг любит его, верил, что она говорит «да», и не мог дождаться, когда услышит это от неё воочию. Боже, как он был счастлив! Всей душой, со всем безумием восемнадцати лет, со всей страстью горячего и безрассудного сердца, он полюбил Мэг; и что бы ни произошло после, как бы ни страдала она, в том числе и по его вине, как бы не поворачивалась его судьба, принц продолжал любить её с прежней силой. Чуткая душа Карла в мгновения экстаза угадала грядущую боль, но это не вызвало в нём ни страха, ни сомнений. Стальной стержень его натуры, гордость и высокомерие никогда не позволили бы ему поддаться суеверным страхам.