Карл в это время бился на Севере с Одноглазым, не жалея ни сил, ни людей. Борьба шла с переменным успехом, поглощая его целиком; принц вообще больше не появлялся Гранствилле, живя у Мэг, в Лионесе. В Гранствилл выбирался время от времени только Олле, привозя в столицу новости о принце и войне, а Карлу потом сообщая о делах в Гранствилле. Карл не замечал перемен в лучшем друге, а Олле измучился стыдом и чувством великой вины... Ибо он осквернил постель своего принца и друга, согрешив с его женой.
Сделал Олле это не из похоти, а из сострадания. Обладая острым чувством справедливости, Олле давно жалел Моргаузу, хоть умом и понимал её вину. Он ещё отчётливее, чем Карл, который никогда даже не пытался понять свою жену или поговорить с ней, видел её порочность и глупость, замаскированные её природной хитростью, но, в отличие от Карла, готов был простить принцессе это ради её изысканной красоты, которая с первых мгновений поразила его воображение. Не смотря на свой брак со Стил, девушкой королевы Зуры, не смотря на чувство долга и искреннюю преданность Карлу, Олле не мог устоять перед Моргаузой, влечение к которой усугублялось искренним состраданием: на его глазах прекрасная молодая женщина пропадала, чахла от пренебрежения со стороны мужа. Когда Олле привёз рассказ о том, как Мэгенн стала баронессой Лионесской, Моргауза рухнула на постель и зарыдала. Последняя надежда на счастье умерла в этот миг в её сердце: разве теперь могли быть сомнения в любви Карла и той монашки?! Представляя, как им сейчас хорошо, как они счастливы и как сейчас милуются в Лионесе, Моргауза выла в голос, царапая себе кожу и дёргая свои холёные волосы в бессильной ненависти. Если бы только она могла добраться до Карла и Мэгенн, она бы голыми руками им глаза вырвала, кожу бы содрала!!! Олле не в силах был утешить её, и не в силах был спокойно смотреть на неё, и потому случилось то, что случилось. После этого Олле страшно мучился, клялся себе, что никогда не сделает ничего подобного, и пал, едва только вернулся в Гранствилл, не в состоянии противиться порыву нерастраченной страсти пылкой женщины. Он хотел покаяться Карлу, и не смог. Ведь этим он ставил под удар не столько себя самого, сколько немилую принцу, но желанную для него, женщину. Моргауза, заведя любовника и возможность хоть изредка, но иметь мужчину в своей постели, успокоилась и похорошела; вцепившись в Олле, она уже не собиралась отпускать его. Каким-то образом она ухитрялась узнавать всё, что касалось его дел, писала ему письма на плохой латыни и больше не заботилась об отношениях Карла и Мэг, почти искренне уверяя Олле, что на самом деле всегда любила только его одного.
Но известие о том, что Мэг скоро родит, неожиданно вновь взбесило принцессу. Какой бы она ни была, но материнский инстинкт в ней был силён, и она, как умела, любила своего сына. В ребёнке Мэг Моргауза увидела угрозу своему Гарри, и это превратило её в волчицу.
Июльской ночью Моргауза и Морлан вновь посетили ведьму Вёль. Снова вился над египетской звездой разноцветный дым, и ведьма заклинала духов тьмы. Полученное снадобье Моргауза с верным человеком, тайком от Олле, ненавидевшего колдовство, отправила в Лионес, к Мэг.
2.
Мэгенн переживала лучшую пору своей жизни. В Хорте она, когда Карл уезжал, оставалась одна, и от скуки только и делала, что обижалась. В Лионесе было иначе. Уединение Лосиного Острова, защищённого водой Фьяллара, позволяло горожанам, не смотря на военное время, устраивать пикники на скалах, охотиться и развлекаться, и возлюбленной Карла отводилось в этих развлечениях главная роль. Ибо Лионес обожал Мэг, спасшую, как тут считали, город от разорения и давшей Лионесу привилегии вольного города. Как все города Анвалона, Лионес был языческим городом, и некому было проклинать Мэг за то, что она нарушила обет и живёт, невенчанная, с чужим мужем. Так жили почти все дворяне Анвалона, и никто не видел в этом ничего ни удивительного, ни непристойного. Смирившись с тем, что жители Лионеса не желают слушать её робкие проповеди, Мэг утешилась тем, что они зато благоговейно слушают её пение, и наконец-то обрела гармонию с миром - как раз, когда узнала, что беременна.
Ожидаемое рождение ребёнка в очередной раз, и уже гораздо сильнее, изменило Мэг. В эти месяцы мир для неё был переполнен любовью; сам мир был любовь для Мэг. Карл был счастлив, увлечённо гадая, кто будет их первенец, мальчик или девочка, и на кого будет похож, и сколько ещё у них будет детей, и в какой день он родится... Мэг и её ребёнку досталось то, чего была лишена Моргауза, и иногда несправедливость этого расклада слегка царапала душу Мэг, но она уже давно научилась видеть в принцессе порочную и коварную соперницу, причинившую её возлюбленному много зла. Моргауза расплачивалась за свой собственный грех, а потому совесть Мэг была чиста. Среди новых друзей Мэг было хорошо, даже когда принц уезжал, и тревога за него, воюющего где-то с противным одноглазым королём, гасла среди незатейливых ежедневных забав: болтовни с придворными дамами об ожидаемом рождении ребёнка и о том, как каждая из них переносила это событие и предшествующую беременность; песен и сплетен, которые переносили странствующие музыканты; пикников на скалах, домашних игр и ужинов в ратуше, с городскими старостами. Жизнь в Торхевнене забылась, как страшный сон, и теперь девушке казалось, что она и не сможет жить иначе, чем сейчас. Мэг остро сознавала теперь, как жестоко с нею обошлись, как несправедливо и подло; ей страшно было даже подумать, что ребёнка, который сейчас шевелится в её чреве, могло не быть, и она могла никогда не узнать, как это происходит!