Мэг, проводив взглядом своего принца, пока могла видеть его алый плащ с парома, вернулась с балкона к себе. Девушки шили; взглянув на них, Мэг заметила:
- А где Тэсс?
- Ей не хорошо. - Ответила одна из девушек. - Наверное, съела что-то.
- Да к ужину очухается! - Добавила вторая.
Но ни к ужину, ни к утру Тэсс лучше не стало. Девушка уверяла, что у неё что-то шевелится в животе, и что это причиняет ей боль. Вызванный лекарь предположил, что Тэсс пила сырую воду, и с водою ей во внутренности попала живая жаба, которая теперь растёт и сосёт её, дал какие-то порошки, но Тэсс легче от них не стало.
К вечеру все заметили, что живот Тэсс в самом деле вырос, и что там в сам деле что-то двигается, заставляя девушку кричать и изгибаться от боли. Кто-то предложил позвать колдунью Эрку, живущую за стенами Лионеса, которая, по слухам, была эльфийской кватронкой и очень сильной белой ведьмой. За нею послали, не смотря на поздний час. Эрка была похожа на большинство местных уроженок: сухопарая, высокая, светловолосая и сероглазая, она казалась одновременно и молодой, и старой. Только взглянув на Тэсс, она казала:
- Она умирает; помочь ей уже нельзя. Это некромантия; с этим злом мы дел не имеем. То, что сидит у неё в животе, жрёт её изнутри, но предназначалось это не ей, а ребёнку, которого носит одна из вас. От этого ребёнка произойдут великий король и могущественный волшебник...
Мэг машинально прикрыла руками живот, почему-то страшно напуганная пророчеством Эрки. А ведьма, велев Мэг уйти подальше, приказала разжечь огонь в очаге. Тэсс больше не кричала, только стонала. Глаза её закатились так, что видны были только полоски белков. Зато то, что находилось в животе несчастной девушки, билось и корчилось перед Эркой. Эрка бросила в огонь пучок трав, а потом, велев всем отойти подальше, стала нагревать серебряный нож.
Никто толком не видел, что именно извлекла из живота Тэсс ведьма, но слышали, как это существо шипит, визжит и рычит. Эрка почти мгновенно швырнула его в огонь, и от очага повалил удушающий смрад. А Мэгенн Эрка сказала перед тем, как уйти:
- Та, что открыла дорогу в мир такому злу, проклята, и проклято всё её потомство, ему суждено вовсе прекратиться на Острове. Не жалей их: то, чему дало жизнь злое колдовство, не может длиться вечно.
5.
Мэг была потрясена всем произошедшем так, что роды её начались почти на две недели раньше срока, назначенного повитухой; но, не смотря на мрачные предчувствия самой Мэг, она родила быстро, роды, по утверждению всех, были лёгкими, и в тот же день Мэг чувствовала себя хорошо и сама кормила ребёнка грудью: здорового, большого мальчика, как говорили женщины - настоящего великана. Волею судьбы, именно в день рождения своего сына Карл разбил с помощью Ол Донна Одноглазого, взял его в плен и вынудил заключить крайне выгодный для Элодиса мир, забрав в заложники его старшего внука. Поэтому мальчика назвали в честь другого великого победителя, Александром. Карл опередил своё войско на два дня, спеша увидеть Мэг и младенца, и ворвался в её покои ночью, под утро, разбудив её, совершенно хмельной от счастья. Он целовал и тискал её, снова и снова, убеждаясь, что она в порядке, что ей хорошо, что у неё ничего не болит... А потом склонился над ребёнком, изумляясь, какой он маленький, какой красный и сморщенный, и в то же время - какой трогательный и удивительный! Ребёнок, злобно орущий на руках у Мэг, вдруг крепко ухватился за палец Карла, и принц был покорён и сокрушён окончательно, влюбившись в этого малыша окончательно и бесповоротно. Алекс родился с двумя крохотными зубками, и Карл потом с гордостью говорил всем, кто только его слушал, что мальчик настоящий Хлоринг, горластый и зубастый. Мэг была счастлива до слёз, чувствуя такие гордость и радость! Карл не скрывал, что это его настоящая семья, что это его любимый сын, и что всё, что происходит где-то ещё, его не трогает абсолютно. Это не значило, что Карл собирался как-то ущемлять права своего старшего сына; он с самого начала собирался сделать Алекса герцогом, не принцем. Но своим родственникам он сообщать это не торопился. Его вообще мало волновало, что думают по этому поводу в Хефлинуэлле... Принц был горд и счастлив, и весь мир, после заключения мира, был у его ног.
У Моргаузы в эти дни, пока её муж праздновал и выкатывал горожанам одну бочку эля за другой, не осталось никаких сомнений: она забеременела от Олле. И иллюзий по этому поводу никаких она не питала: Карл этого не простит и не спустит. На Олле принцесса не надеялась совершенно: он был по-прежнему предан Карлу и уже замучил её своими угрызениями совести. Моргауза же их не испытывала совершенно. Она ничем не была обязана мужу: он не любил, не уважал, не жалел её; он не исполнял ни супружеский, ни человеческий долг по отношению к ней, и даже те крохи, которые она получила, Моргауза получила обманом. Так чего ей стыдиться?.. Она взяла, что могла. Пусть бы он сам попытался вынести многолетние страдания плоти, обречённой на бесплодное увядание! Но нет, он утешался Юной, а потом обрёл свою драгоценную Мэгенн, Мэгенн-ни-кожи-ни-рожи, чтобы показать ей, Моргаузе, до чего он презирает её! Пусть так; Моргауза тоже утешилась, и теперь ни о чём не жалеет! Моргауза вообще обладала удивительной способностью самой верить в то, что сочиняла просто на ходу, и теперь ей казалось, что не было никакого романа с Олле, не было ревности, слежки и клятв, что она любила вовсе не Карла, а его. Теперь она верила, что всегда любила одного Карла; в мире существовали только он и она, и их смертельный брак, заключённый в аду. Умирая от неудачного аборта и не смея никому в этом признаться, Моргауза знала только одно: он всё равно, всё равно был её мужем, и принадлежал ей! На смерть и на горе они были связаны друг с другом, и он в своей ненависти к ней топтал своих родных и своего сына, а она в своей страсти к нему загубила свою душу.